— Ладно, дальше что?
— Опускаю периоды смут и неразберихи. Потом воцарилась Анна Иоанновна со своим немецким любовником Бироном...
— Читал я про него. Конюх, полуграмотный, мразь тупая...
— Да, недобрый был господин и русских не любил. Не чета хохлу Разумовскому, который мягкостью характера отличался, хотя Разумовский тоже читал по складам. Певчий из хора, но понравился Елизавете Петровне, следующей нашей царице, и она тайно с ним обвенчалась. Сделала его графом, богатейшим человеком. Потом был Петр, полусумасшедший алкоголик, в солдатики играл и крыс торжественно казнил через повешение. Его свергла Екатерина с помощью гвардии и братьев Орловых. Ну, про екатерининских фаворитов я, наверное, умолчу, про них все знают.
— Слаба на передок была государыня, водился за ней такой грешок. Входили к ней в спальню поручиками, выходили генералами. Но, между прочим, бывало, и голов не жалели за веру, царицу-матушку и Отечество! Сражались храбро, войны выигрывали. Я Потемкина очень уважаю, да и Орловых тоже. Польшу усмирили, Турцию, новые земли покорили...
— ... больше двухсот миллионов государственного долга после себя оставили и ни одной дельной реформы...
— Вижу, историю ты неплохо выучил, — прервал Коржаков недовольно. — Только клонишь ты к чему? Вывод какой?
— А такой, что наша история — это история крови, грабежа и самозванцев. Началось с Рюрика. Откуда он взялся, это варяг? Зачем мы его позвали? Своих не нашлось? А закончилось через тысячу с лишним лет Распутиным, неграмотным сектантом, который правительства разгонял и царю указы диктовал. Так что не с Храповицкого и Либермана это началось и даже не с Ленина и Сталина. Коммунисты, между прочим, всего лишь восемьдесят лет Россию разоряли, в три раза меньше, чем татары. Но они, как и татары, и дня не продержались бы, если бы мы сами их себе на шею не посадили. Всю жизнь случайные люди нами правят: и грабят, и убивают, и насилуют. Выскочат черт знает откуда, возникнут как волки из метели, напьются нашей крови и опять сгинут. Тысячу лет так! Ничего не меняется, мы терпим. Значит, не умеем по-другому жить, не желаем! Значит, не в них проблема, не в самозванцах, а в нас.
Не отвечая, он хмуро выставил шары на стол и деревянным треугольником выровнял пирамиду.
— Но немцев-то мы разбили! — буркнул он.
— Разбили.
— И французов!
— И французов.
— И шведов. И турок. Стало быть, могем кое-что.
— Кое-что могем, — подтвердил я.
— И Пушкин у нас был, и Чайковский. Нет, отец Андрей, не такой уж мы конченый народ, как ты тут стараешься представить. Рано еще по нам панихиду служить! — Он несколько приободрился. — Мы еще себя покажем!
— Не уверен. Если женщине без конца аборты делать да перескоблежки, она рожать не сможет. Мы нашу бедную родину столько раз до крови выскребали....
— Брось! — перебил он. — Не стращай! Не напугаешь. Хребет у нас — дай Бог, сдюжим! Никто нас не подомнет. Закона на Руси нету — это правда, многое у нас от случайности зависит, от чьей-то воли, — тоже не спорю. Работать мы не очень любим, — опять правда. Нам подавай или все или ничего; пан или пропал. Такой уж мы народ, с риском живем, размах уважаем, ничего не боимся.
Но насчет того, чтобы нас в утиль списывать тут ты врешь, отец Андрей! Никогда не соглашусь, никогда!
Он с силой разбил пирамиду и выпрямился.
— Слушай, — воскликнул он, загораясь. — Идея есть! Давай мы с тобой это твое дело по-русски рассудим?
— Это как?
— А так! Предлагаю скатать партию. Выиграешь — вытащу твоего друга, слово даю.
— А если проиграю?
— Проиграешь — не обессудь. Считай, татары пришли. Придется ему самому выбираться. Да ты не бойся, как говорится, где наша не пропадала! — Было заметно, что собственная затея ему ужасно нравилась.
Я колебался не больше минуты.
— Не хочу, — ответил я.
Он был неприятно удивлен.
— Почему не хочешь? Испугался? Я тебе фору дам: три шара и разбивать тоже ты будешь. Давай! Не трусь! По-русски, по-нашему. Орел или решка! Хлопнем по рюмке и вперед! — он принялся выбирать для меня кий, считая вопрос решенным.
— Я не буду играть на чужую свободу.
Он даже остановился.
— Знаешь, чего я на дух не выношу? — проговорил он с досадой. — Этот ваш интеллигентский надрыв, пафос такой еврейский. Как услышу, сразу плеваться тянет. Давеча Борис Абрамович голосил: будущее России, судьба демократии! Да в гробу вы видели и Россию, и демократию. Лишь бы карманы набить! Дай вам волю, вмиг бы друг друга перерезали. Чего ты слезу из меня давишь? Не нравится тебе на чужую свободу играть? Не надо. Пускай сидит твой друг!
— Александр Васильевич...
— Пусть сидит! — Он разозлился не на шутку. — Как, ты говоришь, его фамилия? Храповицкий? Не повезло Храповицкому. Не угадал он. Надо было воровать меньше, да друзей с умом выбирать.
— Александр Васильевич...
— Молчи! Монахом заделался? В бильярд со мной играть брезгуешь? А сам меня в такую игру втягиваешь, что я без головы могу остаться! Калошин — тот еще интриган, а Либерман — еще хуже. Уголовник. Почему я должен с ними ссориться! Из-за кого? Из-за Храповицкого?! Да я знать его не знаю! Одним Храповицким больше, одним меньше. Россия даже не заметит!
— Плохо, что не заметит...
— Храповицкому плохо, а России — нет! Чем больше Храповицких сядет, тем легче ей дышать будет! Она и без тебя, между прочим, обойдется, заруби на носу. Будешь играть или нет? В последний раз спрашиваю!
— Не буду, — ответил я.
Он совсем рассвирепел.
— Тогда чеши отсюда! Что встал? Вали к своему Калошину, Либерману, ко всей вашей компании и разбирайтесь между собой, как умеете! Нечего меня впутывать. Просишь его как человека, а он в ответ морали читает. Демократы! Загадили всю Россию, а потом ее же костерят.
— Не они одни, — поправил я тоже зло, уже не сдерживаясь. — Мы все. Вы, я, Борис Абрамович, Храповицкий, Ельцин, теща ваша, Калошин. Солдатик на въезде, торговка с улицы, — все вместе гадили. Я только что вам объяснял.
— Да плевать мне на твои объяснения! Черт ряженый.
Это было совсем уж по-хамски. Я почувствовал, что теряю контроль.
— Простите, в каком чине вы были до того, как к Ельцину попали? — поинтересовался я. — Майор?
— Полковник! Тебе какая разница?!
— Полковник, — повторил я. — А теперь Россией ворочаете. Чужие жизни в решку разыгрываете. И откуда вы, выскочки, взялись на нашу голову?!
Он аж затрясся от бешенства.
— Ты понимаешь, щенок, что я с тобой могу сделать?!
Я шагнул к нему вплотную. Он был выше меня, мне
