американским завтраком-обедом-ужином Алла чуть не упала.
Плакатик про мужчин вывалился из защепки, она вкопанно остановилась.
… — Сегодня мы на критическом этапе избранного пути…
Так где мы? Идём мощно вперёд? Или мощно топчемся на критическом этапе? Или у нас «пробуксовка перестройки?»
Алла совсем запуталась во всей этой тарабарщине и сникла.
И очнулась, когда заслышала снова и н о т т у д а:
— Мы прожили пять перестроечных лет. По масштабу истории срок очень короткий, но за эти немногим более тысячи пятисот дней совершён глубочайший поворот в огромной стране, который сопоставим с самыми крупными и крутыми революционными поворотами в мировой истории.
Хоть стой, хоть падай.
Алла выбрала второе. Запоздало рухнула на диван вдогонку за упавшим плакатиком. Ну нету ничего сытней наших громких рапортов самим себе в утешение, в увеселение. Это единственное, что нам доступно до беспредела. Даже из-за океана похваляется!
И она с пламенным воодушевлением откусила от плакатика слово колбасу? Усердно пожевала и проглотила вместе с вопросительным знаком.
— Что ты сделала? — растерянно, а потому и запоздало пальнул Колотилкин.
— Съела свою колбасу. Наконец-то! И не померла. Как видишь, я не капризна в смысле желудка.
— Про колбасу забудь, — назидательно сказал Колотилкин. — Самое главное, её надо культурно есть.
— Это как? Мысленно? Отныне, Колотилкин, будем питаться самыми крупными, самыми крутыми революционными зигзагами в мировой истории. Долой хек! Да здравствуют зигзаги!
— Ты чего, демонёшка, кричишь-разоряешься?
— А с чего лаской виться?
Алла сложила руки крестом на груди и тоскливо запела:
— Опустела вся Сорбонна
И студентов не видать:
Их послали под Парижем
Артишоки собирать.
— Что за траурный репертуар?
— Я теперь свободна, как шайка в бане…
— Это что за песенки? Что-то у нас не слишком ли много свободы? Я свободен, как негр в Африке. Она тоже свободна, как шайка в бане… От чего ты свободна?
— Всё, Колотилушка, мурзик сдох! Меня попятили из партшколы… А мозги сколько шлифовали!.. В день рождения… Подарочек-с…
— Турнули из школы?.. За что?
— Формулировочка волчья. Предательство идеалов компартии!
— Когда это ты успела?
— Не без твоей помощи. Первое мая. Неформалы идут по Красной. Мы с тобой какой плакатик взяли у стариков немного пронести?
— Побей Бог! Не знаю… Уже не помню.
— «Партия Ленина, прочь с дороги!» Пока полетела я. Там же стукач на стукаче. Даже на фото сняли. Такие мы там счастливее под российским бело-сине-красным флагом… Только ты не бледней. Давай об этом сегодня ни звука. Меня на любом гнильторге[72] с руками оторвут. Тувароведы пока в цене. Завтра же пойду в Москве искать работу. Не пропадём, Подизус! Жизнь полосатая… То белое, то чёрное… Ситуёвина сейчас, конечно, аховецкая. Понеслось дерьмо по трубам… Пролетит! А мы останемся, уцелеем! Не протянем сандалетки. Пойду на овощегноилище картошку перебирать, зароюсь по нос в грязь, а на бушевские лапки[73] тебе и себе добуду хоть малые сольди.[74]
Колотилкин зажмурился, угнул голову. Coвсем пропал человек, будто его смертельно придавило.
Алла пожалела, что проболталась. Совсем не думала, что эта новость так срежет его.
— Ты ничего такого в голову не неси. Плюнуть да растереть — вся и горя! Лучше, — она повела головой к экрану, — послушай Райкина, развейся. Я от него в полном отпаде! Наш Балалай Перестроевич на бегу зайцев бреет! Совсем заколебал напару с перестройкой. А была ль перестройка? Может, это иначе называется? Например, дальнейший расцвет застоя? Довёл до высшей точки застоя — надёжно уложил державу горькую на дно пропасти, на дно окончательной порухи…
Колотилкин машинально кивал.
Он внимательно вслушивался в речь генсека, и волосы подымались дыбарем.
— Декларации наши провозглашаем в нужном направлении… Действовать… чтоб мы вышли на подписание соглашений… Я высоко оцениваю то сотрудничество, которое складывается между нами… Произошла своего рода сверка политических часов, это должны знать наши народы… Чтобы человек чувствовал себя лучше, мы должны это мужественно пройти… Что происходит у нас, это нужно и нам и всему миру… Вот такая состоялась ситуация… Результаты этих встреч закончатся большими результатами… Надувается утка такого свойства, что… Ясно́… Вот вышли на такие количественные параметры…
— Да можно хоть одну человеческую фразy услышать от него? — взмолился Колотилкин, обращаясь к Алле.
— Ты захотел невозможного, — на вздохе покивала головой Алла. — Разве не видишь, что из него одна дрысня льётся? Человек на вечной струе сидит![75] Через слово перестройка, через два — этап. Осталось самого отправить по этапу.
Ни Колотилкин, ни Алла не понимали своим провинциальным умом, почему так вели себя в Штатах генматушка с генбатюшкой. Вот она радостная-разрадостная выпорхнула в Миннеаполисе из дома. Захлёбисто рапортует нам в камеру ненашевидения:
— Я побывала в этой семье и в тысячу раз больше полюбила Америку и американцев!
— Чуде-есно, — с вялым ядком тянет Алла. — Только кто же вам, миссис Перестройкина, мешает зайти в Москве хоть в одну простую семью? Или американцев любить проще?
Счастлив и мистер Перестройкин.
Ликование пудами из него выходит, когда едут американскими улицами. Не могут не остановиться, не пожать ручку, не помахать.
— Оч-чень хотел встретиться с американским народом! — чистосердечно кается в камеру и мистер. — Хотел просто посмотреть им в глаза.
— Чуде-есно в квадрате! — откликается Алла. — Только кто мешал вам посмотреть в глаза тем же москвичам, что пришли на Май на Красную площадь? И вместо смотрин, вместо разговора — бегство от народа! От собственного народа! Наставил за храмом Блаженного автоматчиков. Собирался устроить второй 1905-ый? Как всё это увязать?
Конечно, хорошо, почётно и ненакладно любить всё человечество. Особенно за океаном. Но трудно полюбить отдельного человека у себя дома? Заокеанцы есть-пить не попросят. А нашего одним пожатием ручки не насытишь. Он мно-огое спросит, глядя прямо тебе в глаза. Как бы руку не выдернул с мясом.
Про поход в американскую семью Радость Максимовна нам доложила. А про поход в миннеаполисскую аптеку за жвачкой и про ресторан умолчала. Мол, полная гласность во всём вредна. Хватит вам и дохленькой четвертьгласности.
Аллу поджимает спросить, зачем же всё-таки бегала наша миссис Перестройкина в ихний гнилой ресторан? Наесться вдохват на весь оставшийся социализм с человеческим лицом? Неужели в кремлёвских спецкормушках тоже перебои с харчем? А хек берёте? Не-ет? Тогда научите, как полкило талонной муки растянуть человеку на месяц и не умереть? Тоже не знаете? А как на двенадцати вермишелинках, на чайной ложке растительного масла и на шестой части яйца прожить день? Понятия не имеете? Тогда расскажите, поделитесь опытом, как
