Я вижу, что обидела его.
— Ты действительно в это веришь? — говорит он после нескольких минут молчания. — Я думал, что ты умнее, Ева. Ты вообще не обращала внимания на придворную политику?
Я напрягаюсь, немедленно переходя в оборону.
— Эвард рассказывал Маре и мне о своих днях при дворе больше раз, чем мне хочется сосчитать. Я даже подслушивала его заседания совета. Я слышала об афозийцах. Вот почему я им не доверяю.
— Ты слышала то, что Эвард хотел, чтобы ты услышала, — возражает Майер. — Это то, во что короли Корсики хотят, чтобы мы верили. На самом деле Корсика является агрессором. Мы украли большую часть скудных ресурсов афозийцев, похищали их женщин и убивали их, если они сопротивлялись. Насилие над ними было слабее при Эварде, конечно, но оно не прекратилось полностью. Когда Каллен занял трон, все стало гораздо хуже. И когда мне поручили вернуть Фриду, я отказался вытаскивать ее из траншей, чтобы она провела несчастные несколько недель в постели Каллена. Я знал, что когда она станет больше обузой, чем игрушкой, он убьет ее.
Желчь подступает к моему горлу, пока я обдумываю его слова. Как раз тогда, когда я думаю, что Каллен не может вызвать у меня большего отвращения, он умудряется удивить меня. Я до сих пор не понимаю, как Фрида и остальные так долго выживали на суше, но на данный момент это не имеет значения.
И вдруг у меня появилось новое понимание по отношению к Майеру. Не только его любовь ко мне заставила его предать Каллена.
— Каллен должен умереть, — тихо говорю я. — Это должно остановиться здесь.
— Мы не могли не согласиться, — протягивает снаружи хриплый женский голос, слегка приглушенный дверью.
Вся хижина сотрясается, когда она выбивает дверь. На секунду я уверена, что вся хижина рухнет на нас. Но после очередного удара хижину сотрясает сильная дрожь. Я поднимаю руку, чтобы прикрыть лицо, когда с потолка стекает струйка пыли. Дверь распахивается внутрь и падает с петель. С другой стороны стоит незнакомая женщина, но, судя по тому, что мне сказал Майер, это должна быть Фрида.
Она поразительна даже для афозийской женщины. Они всегда были известны своей красотой, какой бы чужой она ни была. Маленькое кольцо из янтаря очерчивает ее большие зрачки. Они почти поглощают цвет целиком. Ее волосы почти неотличимы от неба, и на несколько растерянных секунд мне кажется, что звезды отражаются на их поверхности. Но нет, это свет, исходящий от нее, маленькие мерцания биолюминесценции. Вероятно, это была приманка для рыбы, когда она жила на глубине. Она такая же высокая, как Майер или Сойер, со скромными формами и острым угловатым лицом, которое даже в состоянии покоя кажется надменным.
Она обнимает Мару за талию, надежно удерживая ее на месте. Другая ее рука обвивает горло Мары, а бледная ладонь с длинными пальцами закрывает рот Мары. Мара такая бледная, что сама почти может сойти за афозийку.
— Фрида, слава Посейдону, это ты! — восторгается Майер.
Улыбка Фриды несколько цинична.
— Пока не благодари Посейдона. Мы заметили приближающихся к берегу ребят Каллена. Будет близко.
Вокруг нее толпятся новые фигуры. Из — за ее плеча выглядывают в основном мужские лица, но я замечаю и несколько женских. Теперь я понимаю, что имел в виду Майер. Они выглядят как обычные русалы, без обычной силы стража. Один из самых младших проходит мимо Фриды, доставая нож из ножен на поясе. Он всего лишь мальчик — может, тринадцати лет, но ожесточенный, чего я никогда раньше не видела в ребенке.
— Вуран, — говорит Майер и даже улыбается.
— Не время для любезностей, друг, — говорит Вуран. — Давай тебя развяжем.
— А потом? — спрашиваю я.
Вуран оценивающе смотрит на меня. Его глаза безмятежно — голубого цвета контрастируют со свирепым выражением в них.
— Ты бежишь, а мы пытаемся не умереть.
Глава двадцатая
Фрида права, это близко.
Изгнанники едва успели выскользнуть из хижины и скрыться в тени, как русалы Каллена вышли на берег, немного сопротивляясь переходу от хвоста к сухопутным ногам.
Взгляд за все еще стоящую стену хижины показывает, что оценка Майера неверна. Пять стражей — половина обычного количества. И эти стражи кажутся моложе большинства. Они явно из новых. Я не могу не задаться вопросом: удалось ли Каллену оттолкнуть всех верных стражей, или это было лучшее, что он смог придумать в кратчайшие сроки? В любом случае, похоже, это обещает нам шанс.
Фрида толкает Мару ко мне, прежде чем ее поглотит тень, и лишь слабые вспышки света указывают на то, что она когда — либо была здесь. Если бы я не знала, что она затаилась в засаде, я бы решила, что это свет просто от светлячков. Надеюсь, Каллен тоже в это поверит.
Мне удается удержать Мару, прежде чем она успевает упасть на колени в шоке, сожалении и страхе. Она так сильно трясется, что зубы лязгают. Я могу только представить, как ужасно было попасть в засаду афозийки и всех ее союзников глубокой ночью.
— Они все равно что мертвы, — говорит она, глядя на меня затравленными глазами. Я предполагаю, что она имеет в виду своих мальчиков.
— Мара, ты должна меня выслушать, — шиплю я. — Они здесь, чтобы помочь. Их больше, чем Каллена и его стражи.
— Каллен убьет их сейчас, Ева, — продолжает она, качая головой.
— Нет, этого не произойдет, но ты должна меня выслушать, — когда я привлекаю ее внимание, я продолжаю. — Когда Каллен выйдет на берег с твоими детьми, ты возьмешь их и побежишь. К Сойеру. Он доставит тебя в безопасное место.
— От Каллена не убежать.
— У нас есть шанс, Мара. Их всего несколько, а нас гораздо больше.
— Но… но он король!
— Слушай меня внимательно, Мара, — продолжаю я, хватая ее за плечи и заставляя смотреть на меня. Я могу сказать, что она на грани срыва. — Я не прошу тебя драться. Я прошу тебя не предавать меня. Опять. Бери Элдона и Зрайруса и беги. Но сначала нужно сделать вид, что все так, как должно быть. Ты притворишься, что передаешь меня Каллену. Действуй так, будто все идет по плану.
Она открывает рот, затем снова закрывает его, когда мы слышим рев Каллена:
— Мара!
На мгновение я уверена, что она закричит ему правду. Я беру ее руку и отчаянно сжимаю ее. Приближается бой, но только Мара может определить, есть ли у нас элемент неожиданности.
Я готовлюсь, когда она открывает рот и отвечает:
— Я здесь, муж. На страже,
