пробежал глазами телеграмму и остановился в неподвижности. Сообщение отличалось безысходной лаконичностью:
«Хаас, с сожалением извещаю, что Старкингтон, Хановер и Луковиль погибли в результате несчастного случая во время путешествия по океану на плохо оснащенной лодке. Уверен, что вам важно об этом узнать. Холл».
С минуту Хаас не двигался. Пальцы сжимали листок бумаги, а сознание пыталось воспринять катастрофу. Слишком поздно! Предупреждать больше некого, да и времени остается совсем мало. Нужно успеть на ближайший корабль. «Эмберли» отходит на закате, а контора судоходной компании совсем рядом, в нескольких кварталах от отеля.
Он бросился к выходу, выбежал на улицу и, лавируя в предвечерней толпе, поспешил за билетом. Бедный Старкингтон! Как он его любил! Хановер – вежливый мягкий ученый, глубоко переживавший несправедливости мира! А Луковиль больше никогда не станет капризничать по поводу еды!
Контора судоходной компании располагалась на противоположной стороне улицы. Забыв обо всем на свете, Хаас выскочил на мостовую и не заметил несущуюся прямо на него тяжелую пивную повозку. На тротуаре кто-то тревожно вскрикнул, возница с проклятием натянул поводья, но ничего не смог сделать. Испуганная внезапным появлением маленького щуплого человека пара серых лошадей закусила удила и бешено понесла. Хаас упал под летящие копыта, ощутил невыносимую боль в груди и подумал, что умирает вдали от растущих вдоль белого пляжа пальм, так и не выполнив задания.
По общему соглашению было решено провести остаток судьбоносного года на крошечном острове. Здесь Драгомилов, Груня и Холл вели естественную, простую, заданную природой жизнь: сами готовили, носили воду и добывали в море пищу – точно так же, как веками это делали местные жители. Удивительно, но первобытное существование даже отдаленно не напоминало суматоху Гонолулу и радовало новизной и спокойствием. И все же каждый из троих островитян понимал, что искусственное бегство от проблем не может продолжаться долго.
Несмотря на мучительные воспоминания о жестокой гибели Старкингтона, Хановера и Луковиля, Холл не мог не чувствовать, как настойчиво растет в душе симпатия к Драгомилову. Живые впечатления постепенно стирались и скрывались в укромных уголках сознания, чтобы лишь изредка возникать подобно сцене из давным-давно прочитанной книги или сюжету когда-то увиденной в далекой скромной галерее картины.
Драгомилов никогда не увиливал от своей доли рутинной работы по хозяйству и не пытался использовать возраст и положение в качестве повода для руководства, а тем более диктата. Он с неизменной готовностью помогал ловить, чистить и жарить рыбу, а постоянная невозмутимость и благожелательность будущего тестя заставляла Холла сомневаться, действительно ли он собственными глазами видел роковой прилив и убийственный водоворот. И все же чем ближе подступал конец судьбоносного года, тем заметнее замыкался в себе отец Груни. За столом постоянно молчал и как будто о чем-то думал, а работу старался выбирать такую, с которой мог справиться в одиночку. С каждым днем все больше времени проводил на пляже, глядя через пролив на остров Оаху и как будто чего-то ожидая.
На закате предпоследнего дня контрольного срока Драгомилов подошел к Холлу, когда тот, согнувшись как можно ниже, исследовал мелководье в поисках мясистых крабов. Лицо выглядело напряженным, хотя голос звучал ровно.
– Холл, вы точно отправили Хаасу телеграмму?
Уинтер взглянул удивленно.
– Разумеется. Почему вы спрашиваете?
– Не могу понять, почему он до сих пор не приехал.
– Должно быть, возникли не поддающиеся контролю обстоятельства, – предположил Холл. – Он остался последним и единственным сотрудником Бюро заказных убийств.
– Помимо меня, конечно, – добавил тихо Драгомилов, бесстрастно посмотрел в коричневое от загара лицо добытчика и пошел к хижине.
Пару мгновений Уинтер смотрел ему вслед, потом пожал плечами и продолжил ловить крабов, а когда небольшая плетеная корзинка наполнилась настолько, чтобы хватило на сытный ужин, выпрямился и потер затекшую спину. «Все мы балансируем на краю пропасти, но, к счастью, до окончания назначенного срока остался один-единственный день», – подумал он с удовлетворением, но тут же загрустил, поскольку знал, что будет очень скучать по крошечному островку.
В хижину Холл вернулся, когда солнце уже спряталось за мягкие зеленые холмы острова Оаху, поставил корзинку с живыми крабами в маленькой кухне и босиком прошлепал в комнату. Груня что-то обсуждала с отцом. При виде Уинтера оба замолчали: не составляло труда понять, что он помешал беседе. Слегка обидевшись, Холл тут же вышел и, шагая по мокрому песку, подумал: «Секреты? Секреты, когда отношения зашли так далеко?» Вернулся он уже затемно. Драгомилов сидел в своей комнате за письменным столом, и свет настольной лампы отбрасывал на тростниковую стену тень четкого профиля. В гостиной Груня плела коврик из листьев пальмы. Холл устроился напротив и несколько мгновений молча наблюдал за движениями изящных, но сильных рук. Заметив, что он на нее смотрит, она не улыбнулась, как обычно, и, удивившись, Холл позвал:
– Груня?
Ответом послужил серьезный вопросительный взгляд.
– Да, Уинтер?
– Груня, – как можно тише заговорил Холл, – назначенное время подходит к концу. Скоро вернемся в цивилизацию. – Озадаченный странным выражением ее лица, он помолчал в нерешительности, потом осторожно спросил: – Ты не передумала? По-прежнему согласна выйти за меня замуж?
– Конечно. – Она опустила глаза к лежавшему на коленях коврику: пальцы продолжали выполнять привычную работу. – Ничего на свете не хочу больше, чем выйти за тебя замуж.
– А твой отец?
Груня устремила на него непроницаемый взгляд. Уже не впервые в четких красивых чертах дорогого лица Холл заметил сходство со светловолосым господином.
– Что мой отец?
– Как насчет его? Бюро заказных убийств больше не существует, а ведь оно составляло значительную часть его жизни.
– Не часть, а всю жизнь.
Груня умолкла. Глаза скользнули поверх плеча Уинтера и замерли. Холл обернулся. Драгомилов вошел в комнату и остановился возле двери. Груня снова посмотрела на жениха и попыталась улыбнуться.
– Дорогой, нужно принести воды. Не мог бы ты…
– Конечно. Сию минуту.
Он поднялся, взял ведро и пошел к маленькому источнику в северном конце острова. Уже взошла огромная белая луна, и вдоль тропинки покачивались легкие тени цветов. Сердце ныло под тяжестью неизвестности: что означает непонятная строгость – почти холодность – обычно такой живой и эмоциональной Груни? Внезапно пришло понимание. Каждый из них в эти последние дни переживал особое напряжение. Неизвестно, каким предстает в ее глазах он сам. Ничего! Еще несколько дней, и капитан парохода объявит их мужем и женой. Подумать только: муж и жена!
Уинтер наполнил ведро и, тихо насвистывая немудреный мотив, пошел обратно.
Бочка для воды стояла в неосвещенной кухне. Он опрокинул ведро, и вода вылилась на пол, намочив босые ноги. Бочка оказалась полной. Внезапно чего-то
