сказать молодость была в органах, — мечтательно произнес Предводитель.
Проснулся он рано. Утро выдалось зябкое и мокрое и началось красным рассветом. Такие осенние дни бывали редки, когда уже не горячее солнце ярко освещало мокрый от ночного дождя город. Кладбище находилось в пригороде, кладбищенская контора располагалась в его старой части. Снаружи, на деревянных лавочках сидели и беседовали три ладненькие старушки:
— Много народу сегодня хоронят, — услышал он голос одной из них.
— Много-то, ой много, и вчерась, да уж поди всю осень, кажинный день. Один за одним, — продолжила другая.
— Куда смотрит наше правительство? — проворчала третья.
— А при чем здесь правительство? Покойники у него не спрашивают — когда умирать? — продолжила первая.
— А кто ж тогда виноват? — спросила вторая.
— Природа такая. Раз родился, так и должен и помереть, — ответила третья.
— Да, когда старый-то, это — понятно, а вот когда молодых хоронят это — не хорошо, — заметила первая.
— А молодежь помирает много от глупостей, — сказала вторая.
— Не ворчите на молодежь, она у нас замечательная молодежь, умная, — возразила третья.
— Да, конечно. Я вот с этими кнопками на браслете путаюсь и боюсь их нажимать, — поддержала ее первая. — А внук в этих штуках электрических разбирается быстренько.
— Мы с вами уже «отстой», — продолжила вторая. — Это мне так мои молодые говорят: «Какой же ты бабуля "отстой" у нас, никак не можешь запомнить где и чего нажимать». Так и говорят.
— Зато мы мудрые, то есть я хотела сказать, что опыта у нас много, — сказала третья.
— Да, мудрые-то мы мудрые, да только кому нужна эта наша мудрость? — грустно размышляла первая.
Наступила пауза. Он стоял поодаль и то ли от стеснения, то ли хотел услышать продолжения разговора, не приближался к старушкам и не о чем их не спрашивал.
— А вот и молодежь пожаловала, стоит стесняется, что ли? — тихо произнесла первая.
— Да, наверное, стесняется, — он, видать, нездешний, и какой-то непутевый, — заметила вторая. — Ночь плохо провел, помятый весь. Хочет что-то спросить и не решается, — продолжила третья.
— А что у нас-то спрашивать? Только, что: где, кто захоронен? — прошептала первая.
— Может, он из этих — социальных странников? — спросила вторая. — Может, он просто голоднющий?
— Эти, как их сейчас называют «СС», — не стеснючие. А этот на интеллигента похож, — ответила третья.
— Вот такие, как он, могут подвиги совершать. Видите, глаза какие — ясные и простые, — продолжила первая, — он, наверное, добро хочет делать, да по молодости не знает — как и где?
— Добро изделает обязательно, по всему видно через зло и добро то будет делать, — заметила вторая.
— Что ж он стоит то? Надо его позвать, — тихо предложила третья.
Старушки замолчали. Он поздоровался, извинился за беспокойство и спросил:
— Скажите, пожалуйста, как мне найти место захоронения маэстро? — и он назвал имя.
И уже через минуту они вдвоем с одной из бабулек медленно пробирались по узким дорожкам среди кладбищенских памятников. К могиле маэстро они добрались минут через тридцать. На вертикальном камне он неожиданно для себя увидел надписи: «Дарий и Александра».
— А что? Он здесь похоронен с супругой? — после некоторой паузы спросил он у старушки.
— Да, с женой, — ответила она, — они и погибли вместе, и схоронили их в одной могиле.
— А как это произошло? — спросил он снова.
— А, извините, вы кто им будете? — в ответ спросила она.
— Я, — он немного замешкался с ответом, — я их знакомый, помогал им разбирать архив в их квартире, — и он назвал адрес снесенного дома.
— А, знакомый значит, помощник, — протянула она не очень доверчиво. — У них много было знакомых помощников. Когда хоронили, все кладбище было заполнено знакомыми и друзьями. Ученики играли все время музыку — нюктюрн. Все плакали. Люди они были хорошие. А маэстро, говорят, был еще и диссидент. Не очень любил правительство. Да и оно его тоже. А погибли они в машине, перевернулись на дороге.
Старушка замолчала и долго смотрела на надгробный камень.
— А квартиры в этом доме у них не было, там кто-то из очень дальних родственников жил. Там, говорят, и временный архив ихний разместили и хотели музей изделать. Да только потом все отменили — органам это не понравилось.
— Ну, я пойду, — сказала она, вздохнув, и, опершись на деревянную палку, кряхтя, не разгибая спины, побрела назад.
Он догнал ее, провел ладонью по спине вдоль позвоночника. Старушка обернулась и, печально улыбнувшись, сказала:
— Да не суетись ты, милок, уже не поможешь, спина-то у меня старая, древняя совсем. Спасибо, милок. Прощай же, прощай, голубчик, — и она потихоньку зашаркала к своим подружкам.
Он вернулся к памятнику и на плоском камне, лежащем на могиле, прочел:
Здесь лежит маэстро — гений,
И не может быть двух мнений.
Проходи, не стой прохожий
На него ты не похожий.
Впрочем, кто вас разберет?
Пока кто-то не умрет.
* * *
День клонился к вечеру. Солнце еще чуть-чуть грело, но свежий ветер и ярко-голубое небо предвещали зябкий вечер и холодную ночь. Посередине ангара, к которому он добрался к вечеру, также горел большой костер.
Дрова, сложенные шалашиком, давали яркие и длинные языки пламени. Вокруг костра на ящиках расположилось человек двадцать странников. Пока на него не обращали внимания, он подумал, прислонившись к стене:
— Их стало больше.
Предстоятель, как и прежде, сидел опираясь на толстую суковатую палку и был занят тем, что тихо, почти шепотом беседовал с матушкой.
— Матушка, некоторые братия недовольны нашим руководством. Надо их вразумить. Ты скажи им, что сначала мы лишим их «нулевки», и ежели будут упорствовать, можем и подвергнуть. — Предстоятель уже несколько раз, как казалось, мельком взглянул на него, но каких-либо действий не предпринимал.
— Да, да, — утвердительно кивнула головой Матушка, — Голубчик ты наш, Предстоятель наш любимый. Все исполню в точности, не сумневайся.
Он оторвался от стены и сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее пошел прямо на Предстоятеля, на ходу ловя его взгляд и читая его мысли:
— Стажер? Похоже, стажер. По отчетам погиб. Не может быть? Может, может, стажер-то у нас был феноменом. Срочно ликвидировать. Срочно вызвать группу, — и Предстоятель нажал кнопку браслета.
Приближаясь к Предстоятелю, он прямо на ходу начал стирать его память, с каждым шагом все глубже и глубже. Глаза Предстоятеля — удивленные, злые, недоуменные, иногда веселые, следовали за его прошлой памятью, пока она была еще не стерта.
— Дяденька, что вы ко мне пристали, — слезливо произнес Предстоятель, — у меня завтра контрольная по математике, — и он всхлипнул,
