мы приехали, местность оказалась мне незнакомой. Это был какой-то многоэтажный дом на окраине города, — после этих слов я поймала удивлённый взгляд отца и уверенно продолжила: — Я была там впервые.
— Вас кормили?
— Да, конечно.
— Как он выглядел, ваш похититель? — вмешался третий журналист, и в памяти нестройными флешбэками замелькали кадры прошедших дней. Как я рассмотрела Найка в первый раз в тесной прихожей дома, как он разделся на озере, как, улыбаясь, скрылся в погребе, а потом наш поцелуй… И та сцена из уличного душа…
Внезапно среди разношёрстной массы людей я увидела мужчину в натянутой до самых глаз бейсболке. Сердце нервно подпрыгнуло – Найк! Он здесь! А потом он поднял голову... Показалось.
Я глубоко вздохнула, смаргивая дурацкие слёзы.
— Вы можете его описать? — тактично напомнил о себе журналист, и я снова взглянула на отца, нервно покусывающего нижнюю губу, на нахмуренного Клюева, цепко улавливающего каждое брошенное мной слово.
Все смотрели на меня и ждали горячих подробностей.
— Я не видела его лица, — произнесла я, наклонившись к микрофону, и внутри толпы прошёл удивлённый рокот. — Он всё время был в маске.
Гул стал громче.
— То есть вы не знаете, как выглядел?
— Маленького роста, блондин, — я дёрнула плечом, а потом отпила глоток из маленькой бутылки. — Худой, а ещё он хромал. Прихрамывал, скорее, на правую ногу. И у него не было мизинца на левой руке. Это я особенно хорошо запомнила.
На лице отца явственно читалось недоумение, а морщина меж бровей Клюева стала ещё глубже.
— А его голос? Вы говорили о чём-то? — снова взял слово рыжий стиляга. — Хриплый, грубый, может, тонкий, как у милашки Бобби Стэна?
По гостиной прошелестел нестройный смешок.
— Нет, мы ни о чём не говорили.
— Вообще?
— Вообще.
Из толпы посыпались вопросы, так много, что я не успевала вычленить хотя бы один внятный. Впрочем, ответить у меня всё равно бы не получилось, потому что ко мне подошёл отец и, взяв под руку, рывком поднял с места.
— Конференция окончена, — отрезал он в микрофон, и мы в сопровождении охранника вернулись обратно в мою комнату.
Я была рада, что всё закончилось так быстро. Рада отделаться от нескольких десятков мерзко-любопытных глаз. Мне удалось услышать слово "изнасиловал", то есть не уйди я, пришлось бы отбиваться от чернухи.
Все они пришли только за этой правдой. Мечтали услышать как можно больше грязи.
Стервятники.
— Спасибо, пап, что спас меня, — выдохнула я, стягивая кроссовки. — Всё вышло лучше, чем я думала.
Дав знак охраннику, чтобы тот убрался, отец запер дверь и обернулся ко мне, заживо сжигая недоумевающим, даже злым взглядом:
— Я, конечно, понимаю, что у тебя стресс, ты устала и пережила такое, но… какого чёрта ты там устроила?
Я так и думала, что провести его у меня не получится. Но не давать же теперь заднюю!
— А что я устроила?
— Это какой-то цирк, Адель! Думаешь, я поверил в эту твою байку про хромого немого блондина без лица и левого мизинца?! По-твоему, твой папа совсем идиот?
— Но я правда не видела его лица! Зачем мне врать?!
— Вот и я спрашиваю: зачем?
Зачем… За тем, что я не смогла выдать его. Тем более выдать, не зная правды. Да даже если… всё равно бы не смогла.
Поздравляю, Адель, ты классическая жертва Стокгольмского синдрома.
— Адель, птичка, доченька, — вкрадчиво проговорил отец, приближаясь. Когда он начинает говорить таким тоном, это никогда не приводит ни к чему хорошему. — Он запугал тебя, да? Поставил какие-то ультиматумы? Я твой отец, ты можешь рассказать мне всё-всё. Никто ни о чём не узнает, но я, как твой родитель, просто обязан…
— Ну с чего ты взял, что я обманула тебя, пап? Вот с чего?! — перебила я, теряя терпение.
— Ну как так – не обмолвились ни словом?! И твой рассказ о том, что дом этот находится где-то в городе… Камеры видеонаблюдения зафиксировали, что ты ехала по трассе, то есть точно выезжала далеко за его пределы. Ты и команду моих специалистов за дураков держишь?
— Я заблудилась.
Дьявол, я совсем не подумала о вездесущих камерах!
— Он бросил мне ключи от машины и ушёл. Было темно, я сама не понимала, куда еду, заблудилась, — взгляд отца сквозил всё большим недоверием. — Ты что – думаешь, я вру? А может, вообще покрываю его?
— Я не знаю! Не знаю! — эмоционально выкрикнул отец, как всегда, добавив несколько ругательств на родном языке. — Не знаю уже, что и думать. В твоём рассказе масса белых пятен, ничего не сходится. И как ты прикажешь нам его ловить, если лица ты не видела, голоса не слышала. И наверняка, где находится этот дом, тоже не помнишь. Не помнишь же?
— Говорю – было темно….
— Вот! Мои люди от и до обыскали машину, никаких зацепок, кроме застрявшей в шинах хвои. Пусто. Даже отпечатков нет, только твои. И зарегистрировано это корыто на несуществующего человека. Нет его в природе, это поддельные документы! И что прикажешь думать: человек-призрак?
— Выходит, так. Я ничем помочь не могу! Я сказала всё, что знаю, — развела я руками, с долей какого-то восторга и даже иррациональной гордости за Найка. Сделал всё так, что комар носа не подточит.
И вроде бы я должна была злиться, но… не получалось.
— Клюев сказал, что в машине был навигатор. Остался след на приборной панели. Где он?
— Навигатор? Не было там ничего. По крайней мере я не видела.
— И как же ты тогда ехала?
— Потому и заблудилась, — я снова дёрнула плечом. — Ехала по указателям, плутала.
Навигатор вот уже несколько часов лежит на дне реки – въехав в город, я выбросила его в водохранилище. Я знала, что в первую очередь следаки исследуют память девайса…
Только сейчас я поняла, что собиралась покрывать его с самого начала. Неосознанно.
Дура ты, Адель.
— Я не понимаю одного: ты что, сидела всё это время одна? В этой неизвестной квартире? — отец и не думал униматься.
— Да. Он заходил всего несколько раз, оставлял сумку с продуктами у двери и уходил.
— И ни слова?
— Ни одного.
— А что ты видела из окна? Может, какой-то
