на себя накинуть?
– Очень даже правильно-с, – подхватил Вадим Сергеевич на правах врача, – не равен час, кто простудится! Не дай Бог!
Разбившись по парам, процессия чинно тронулась в путь, как только на каменистых дорожках заиграли веселые блики. Впереди вышагивали Фальк и Софья Афанасьевна, за ними его сиятельство Арсентьев об руку с госпожой Листвицкой, после двигались профессор и доктор, шутовски раскланиваясь друг перед другом. Замыкал шествие вечно угрюмый Холонев со светящимся каганцом в руках.
Константин Вильгельмович шел чуть в стороне, дабы каждый мог лучше его слышать. Он, казалось, был в самом высоком расположении духа и всю дорогу шутил.
– За что, вне всяких сомнений, следует уважать милейшего Вадима Сергеевича, так это за то, что он никогда не удаляется своего профессионального долга, господа! Вон, поглядите, как всякий из нас теперь вырядился. Пусть туалеты не праздничные, зато ужасно практичные и теплые. Хотя, скажем, в курганском воксале и в торжественные даты можно наблюдать публику и бледнее, и жиже.
Сказанное очень рассмешило Софью, которая, впрочем, с какой-то уж слишком большой охотой встречала сегодня речи штабс-капитана. У Ивана Карловича зародилось сомнение, что девушка его совсем не слушает. Очевидно бедный полицейский, сам того не зная, угодил в ее пособники и, словно статист в театре, использовался исключительно для подачи реплик.
– Вы изрядный шутник, господин штабс-капитан, – отсмеявшись, промолвила Софья Афанасьевна, – но где же, наконец, анекдот. Право, мы все истомились в его ожидании. Я даже озябла немного. Прошу, рассказывайте скорей.
Точно в подтверждение собственных слов, она крепче прижалась к петербуржцу и бросила на Вебера выжидательный взгляд. Наблюдая за этим, Ольга Каземировна понимающе улыбнулась.
По мнению купчихи, девушка всерьез вознамерилась сбежать от брата в Петербург. Разом убить двух зайцев. Избавиться от опеки и избежать нежелательного брака. А то, может, и трех зайцев, если и впрямь влюбилась в своего офицеришку. Так или иначе, "жертва" обрабатывалась по всем правилам. Пышные платья, выезды на пикник. Откровения об идеальной модели супружеских взаимоотношений, и пальба из пистолета по бутылкам, дабы подчеркнуть приверженность к самым передовым взглядам. Столичным, как ей, вероятно, кажется. Теперь вот увивает одного мужчину речами, словно плющ. К другому лепится в поисках тепла. Пытается вызвать ревность, пробудить чувство состязательности. А на третьего – Холонева – вовсе уже не обращает внимания. И правильно, сие – есть иссушенный источник. Хотя по-человечески его, конечно, жалко. Вон как искренно страдает.
– А что, пожалуй, и впрямь самое время для анекдота, – Константин Вильгельмович спрятал за спину правую руку и стиснул в ладони как всегда не зажжённую вересковую трубку. – Как всем вам хорошо известно, господа, сегодня утром я отправился в город. Про службу рассказывать не стану, рутина. Интересное началось к вечеру. Едва закончилось присутствие, покатил обратно к князю. Ну, мыслю, прожит очередной пустой и скучный день. Точь-в-точь, как вчера и позавчера. И год назад. Помните, милая Софи, как жалобился я по первости на постность карьеры? И только я об этом подумал, как раз из Кургана выезжали, как приключился со мной инцидент. Самый настоящий.
Княжна наиграно ахнула и стиснула сверх положенной меры руку своего кавалера.
– На Большой улице, где храм и пожарная каланча, собрался народ. Целая туча, много больше, чем бывает обычно. Чудно, думаю, час-то еще урочный. Может, что случилось? Велел денщику остановиться, привстал в коляске, что бы лучше было видно. Оно сподручней так, поверх голов. Гляжу и глазам своим не верю: посреди мостовой торчит, точно буй среди волн, извозчик. По виду из казенных, почтовых. Сам еле на ногах стоит, но в руке аспидом извивается кнут. Подле него стражники, хмурые и при саблях. Увещевают, руками машут. Да только без толку! А чуть в стороне, видно, дружки его. Двое. У первого, с вислыми седыми усами, рукав набух кровью, у другого, что помладше, располосована рожа. Ей-богу, страшно смотреть!
– Константин Вильгельмович, – поморщился Нестеров, – помилуйте, батюшка вы мой. Здесь все-таки дамы-с.
– Пардон, – хохотнул пристав. – Виноват-с.
– Ради Бога! – княжна нетерпеливо дернула плечиком, точно сгоняя комара. – Что за нелепые предрассудки! Прошу вас, господин Вебер, продолжайте.
Бывший адъюнкт-профессор бросил на Вадима Сергеевича укоризненный взгляд, дескать, что вы, в самом деле, мешаете рассказу! Тот немедленно капитулировал, вскинув ладони на уровне груди и расплываясь в шутливо-виноватой улыбке. Жест вышел нарочито театральным, однако доктор произвел его так неловко, что задел тростью колено Алексея Алексеевича. Самым набалдашником, но весьма ощутимо. Толстяк тоненько охнул и ретировался за спину Холонева.
– Месье Вадимуа, разумеется, прав, – сказал полицейский чиновник, входя в раж. – Опустим физиологические описания по причине их излишней натуралистичности и перейдем к сухому изложению последующих событий. Итак, господа, ситуация патовая. Никто не знает, что делать! И тут в игру вступает ваш покорный слуга.
Внезапный порыв ветра разволновал на вишнях листву. По саду заметались тени, придавая рассказу штабс-капитана ореол таинственности и драматизма. Как в дешевом водевиле, мимоходом подумалось Фальку.
– Делать нечего, иду в самую гущу толпы. Проталкиваюсь в центр. При виде солидного мундира православные заметно робеют и замолкают. Я к полицейским, где, мол, околоточный! Это что здесь еще за комедь? Почему допустили дебош в непосредственной близости от духовной власти? Немедленно прекратить! Так и так, отвечают, извозчик напился пьян. В кабаке всех потоптал, сослуживцев своих чуть до смерти не уходил, а угомониться не желает. Заарестовать себя тоже не дает. Околоточный был, говорят, поглядел-поглядел, плюнул и отправился в часть за штуцером. Тут-де только пулей теперь возьмешь.
– Неужели убили? – ахнула Софья. – Как можно в живого человека стрелять!
Довольный эффектом полицейский поднял указательный палец.
– На крайние меры, разумеется, идти не хотелось. Убийство человека, даже если он является преступником, должна предварять и обуславливать веская причина. Но бывают порой случаи, когда иначе невозможно. Разве не стреляем мы, например, в сбесившегося пса? Однако следовало, конечно, попытаться спасти заблудшую душу. Потому обратился я к его сердечным товарищам. Давно вы с ним, спрашиваю, бражничаете? По какому случаю? Представляете, дамы и господа, мое удивление, когда извозчики поведали мне, что пьянствует Стёпка один, с самого утра и, что самое любопытное, гуляет на средства какого-то доброго барина! Тут как раз околоточный поспел. Прикажите открыть огонь, спрашивает? Жестом велел ему обождать, а сам подался к горемыке с уговорами. А он, негодяй, как щелкнет своей плеткой у меня над головой, как свистнет подле правого уха. До сих пор в голове звон стоит. На кого, спрашивается, руку поднял? На должностное лицо при исполнении!
– И как вы поступили? – заинтересовался Дмитрий Афанасьевич? – Велели стрелять?
– Какое там,
