«униформе», быстрой, деловой, летящей. Он видел ее совершенно нагой, легкой и зажигательно-горячей. Но он не знал эту ее грань: простую, домашнюю, девчачью…
Она была похожа на девочку-подростка, резко выросшую за зиму, которой стал маловат прошлогодний летний халатик. И теперь Юлька стеснялась себя, словно старалась спрятать округлую набухшую грудь и изящные узкие бедра. Она смотрела исподлобья, смущаясь и краснея, будто нежданный визитер застал ее врасплох за мытьем полов или чисткой картошки…
— Я… совсем забыла… — пролепетала Юлька. — Я спешила…
Квентин молча подхватил ее на руки и жарко прильнул к полуоткрытым губам…
Она казалась ему маленькой и такой хрупкой, что он корил себя за прошлую грубую страсть и старался быть нежным и бережным. Словно перед ним была неопытная девочка, которую нужно долго приучать к себе, ласкать, готовить, чтобы она сумела побороть свой страх и стеснительность…
Простые пластмассовые пуговки халата медленно расстегивались, постепенно открывая новые участки тела, которые Квентин тут же покрывал легкими частыми поцелуями…
Он не спешил, и Юлька с удивлением открывала для себя новое чувство — ей тоже хотелось оттянуть последний миг сближения, насладиться этой внезапной нежностью, медленно растаять под его ласками, которые впитывала каждая частичка ее тела, словно горячий хлеб — масло…
Как непонятна и смешна была теперь жадная поспешность лестничных объятий и лёгкость быстро расстегивающихся молний. Словно и не с ней все это происходило…
Квентин прильнул губами к ее груди, и его язык защекотал набухший, как вишня, сосок, и от этого по всему телу разливалась сладостная волна…
— Еще… — попросила Юлька.
Ей казалось, что вся она стала тонкой, звенящей струной. Чуть тронь — и польется волшебная, восхитительная мелодия…
Она выгибалась в его руках, наслаждаясь этой тихой, неторопливой лаской, похожей на чистый весенний ливень за окном. А внутри нее будто назревала грозовая туча, и все тело томилось в ожидании неминуемого громовою раската…
И вдруг словно молния блеснула. Перед глазами вспыхнула ослепительная вспышка, и Юлька стремительно понеслась навстречу ей, в одно мгновение пронзила тяжелые тучи и вынырнула в бесконечный, ровный, голубой свет.
Она вернулась на грешную землю, обнаружила себя в объятиях Квентина, с восторгом прижала его к себе…
— Любимый мой…
— Май дарлинг…
— Что это было? Небо?
— Лав…
Он коснулся ее, и она опять «улетела», легкая, словно освободившаяся от телесной оболочки…
Это было похоже на невиданные воздушные качели между небом и землей, то взмывающие ввысь, то стремительно падающие в оглушительную пустоту, так, что захватывало дух.
Они в детстве катались на таких «гигантских шагах», когда, держась за канат, взлетаешь над землей, чтобы на миг коснуться ее, оттолкнуться посильнее, и опять парить в воздухе, чувствуя себя птицей…
…Гроза медленно смещалась к востоку, сквозь лохмотья изодранных в клочья туч проглядывали чисто умытые звезды. И ливень прекратился как-то незаметно, словно устал от своего неистовства.
Юлька глубоко вздохнула и открыла изумленные глаза.
Голова слегка кружилась, как после двадцати кругов на карусели, а во всем теле была восторженная, звонкая легкость…
— Я вернулась? — спросила она Квентина.
Он улыбнулся в ответ:
— Ты все время была со мной.
— Неправда…
Юлька тихо засмеялась, устало потянулась губами к его губам. И тут только поняла, что они за это время даже не были близки. В этот небесный полет Квентин увлек ее одними ласками…
И его глаза были того же цвета, что и небо, в котором она парила в те чудные мгновения… Или она улетала в глубину его глаз?
— А теперь возьми меня, — попросила она.
И ему тоже хватило мгновения, чтобы унестись в волшебное пространство вместе с ней…
Почему отрезвление наступает так быстро? И проклятая подлая мысль опять свербит в мозгу: статья… Что ты скажешь утром маме Карле?
«Брысь, негодница! — яростно приказала этой мыслишке Юлька. — Я не желаю тебя думать!»
— Настоящая весна… — сказала она вслух. — Первая гроза… Скоро черемуха зацветет…
— Это что? — не понял Квентин.
— Такие деревья, или кусты… не знаю…
— Ты говоришь о них очень мечтательно. У них красивые цветы?
— Такие маленькие, беленькие… совсем невзрачные.
— Незврачные? — недоуменно переспросил Квентин.
— Они так пахнут… Обалдеть!
Юлька прильнула к нему и вздохнула.
Почему, когда кажется, что ты совершенно, абсолютно счастлив, всегда хочется еще чуть-чуть больше? Хотя бы веточку дурманящей черемухи…
А Квентин крепко обхватил ее ручищами, все eщe не желая отпускать от себя свою собственность. И как каждый собственник, весьма некстати вдруг принялся ревниво выпытывать, много ли мужчин до него доставляли Юльке такое же удовольствие…
— Только ты… — совершенно честно сказала она чистую правду.
Но ему хотелось знать больше, кому она принадлежала до него, словно это знание могло принести облегчение.
— А ты? — парировала Юлька.
— Я мужчина, — резонно ответил он.
— А я женщина, — нахмурилась Юлька.
— Сколько у тебя было мужчин? — допытывался он.
Наверное, надо было ответить: один. Но Юльку такой допрос вдруг возмутил до глубины души. Разве это сейчас имеет значение?
— Я не считала, — выпалила она.
— Как это?
— А вот так! Потому что любовь — это не бухгалтерский отчет! Ты читал Кампоамора?
Что такое любовь? Вот ответ без прикрас:
Это целая жизнь, умещенная в час.
— Нельзя каждый час кого-то любить! — процедил Квентин.
— А кто сказал, что каждый час разных?
— Ты.
В Юльке проснулся азарт заядлой спорщицы. Она высвободилась из-под его руки и пристально посмотрела ему в лицо.
— Интересно, а кто определил, сколько можно?
— У людей есть моральные нормы…
— Резонер! — возмущенно оборвала она Квентина. — У тебя наверняка была куча баб, а ты мне здесь декламируешь моральный кодекс строителя коммунизма! Почему это о мужиках, которые каждую юбку задрать готовы, игриво говорят: Дон Жуан… А о женщине обязательно: шлюха?!
— Ты любила всех твоих партнеров? — перебил ее Квентин.
Он тоже вскочил, сел на постели, сверля Юльку глазами.
— Я ненавижу слово: партнер! Мы не в теннис играем!
— Ладно. Ты любила тех, с кем спала?
— Я ложусь в постель с тем, кто меня понимает! Для этого нужно духовное родство…
Квентин саркастически расхохотался.
— Ложь! Я не понимаю тебя. Твоя душа — потемки. Тебе приходится переводить мне вашу так называемую «игру слов»… А ты здесь! — Он хлопнул ладонью по постели.
— Ты ревнуешь меня к прошлому?
— Нонсенс! Но, чтобы иметь отношения, нужно все знать. Так принято.
— Где? Кем?
— В нормальном цивилизованном мире.
— А мы, по-твоему, ненормальные дикари?
— Не утрируй. Я задал обычный вопрос. Я имею право знать кое-что о женщине…
— Которую трахаешь?
— Не понял…
— Не важно. Я поняла.
— Которую
