прикрывали его. Последний игрок, ударивший судью, потерял месячную зарплату и заработал солидную дисквалификацию.
Надеюсь, порча моего лица того стоила, придурок.
Пока официальные представители уводят Дьюка со льда, мне помогают врач и мои товарищи по команде, которые поднимают меня с земли. Удар ниже пояса для моего первого года в лиге. Этот бой будет в каждом ролике в ближайшие недели. Но что меня больше всего беспокоит, так это то, что он сказал о Кэт… и нашем сыне.
Как она могла скрыть что-то подобное от меня, от всех остальных людей? Мы всем делимся друг с другом. Я хочу верить, что Дьюк неправильно все понял и он бредит. Кэт задолжала мне объяснений из-за моего лица, этой ссоры и нашего ребенка.
***
После того, как отёк на моем глазу спал и я смог видеть достаточно, чтобы вести машину, врач команды разрешил мне покинуть здание. Я несколько раз набирал номер Кэт, каждый раз попадая на голосовую почту. Я оставил ей несколько гневных сообщений, на которые она до сих пор не ответила.
Почему она избегает меня? Должно быть, в словах Дьюка есть доля правды. Держу пари, она даже посмотрела драку по телевизору. Она никогда не пропускает мои игры.
Когда я вхожу в отель, швейцар пристально смотрит мне в лицо и хлопает по плечу:
— Хорошая игра, сынок. В следующий раз повезет больше.
Хотел бы я сказать что-нибудь умное, например, тебе стоило бы посмотреть на другого парня, но у меня не было никаких шансов против Дьюка. Он застал меня врасплох и ошеломил своими словами. Отсутствие реакции — причина того, что мое лицо выглядит так, словно Дьюк разбил его на мелкие кусочки.
Я киваю и выдаю улыбку с закрытыми губами. Мне слишком больно, чтобы делать какие-либо резкие движения.
Оказавшись внутри лифта, я делаю глубокий вдох и выдыхаю. Поездка на мой этаж усиливает головокружение, заставляя меня держаться за стену, пока двери не откроются. Я, пошатываясь, добираюсь до конца коридора и достаю из кармана пластиковый ключ от номера.
Несколько секунд спустя я толкаю дверь в свой номер и тащусь в ванную. Выложенные от пола до потолка белым мрамором, отели, подобные этому, становятся для меня нормой, хотя я и не в своей тарелке. Когда я был ребенком, у моей мамы почти никогда не было денег, чтобы взять нас в отпуск. Самое близкое, что у нас было к отдыху — это двухчасовая поездка на машине до пляжа.
Теперь я останавливаюсь в местах, где у меня под рукой есть все, о чем я когда-либо мог мечтать. Я достаю мочалку из корзины в центре двойной раковины и опускаю ее под холодную воду. На моей щеке несколько порезов, кожа уже начинает темнеть.
Как Кэт могла так поступить со мной? Я доверил ей свою жизнь. И она предала меня.
Почему она не отвечает на гребаный телефон?
Глядя в зеркало, я опираюсь ладонями о край раковины и внимательно рассматриваю свое лицо. Мне никогда не нравился Дьюк. Теперь у меня есть веская причина ненавидеть его. Он всегда был прав насчет Кэт и меня.
Я бросаю полотенце на стойку и еще раз проверяю свой мобильный телефон. Ничего. Четыре года дружбы должны дать мне право хотя бы на звонок из вежливости. Я снимаю с себя одежду и включаю душ, позволяя пару окутать мою голову, прежде чем забраться в огромную кабинку. Вода заставляет меня вздрагивать каждый раз, когда попадает на определенные синяки на моем лице, боль — постоянное напоминание о сегодняшнем вечере. Поэтому, я поворачиваюсь и позволяю ей стекать по моей спине.
Сомневаюсь, что вообще смогу заснуть после всего, что произошло на льду. Завтра вечером у нас еще одна игра. Все, что потребуется — это случайное давление, чтобы мои порезы снова открылись. Врач отказался отпускать меня, пока кровотечение не уменьшится до того уровня, который он считал разумным.
— Я хоккеист, — сказал я ему, — просто намажу их вазелином и вернусь на лед.
Доктор был не слишком в восторге от такого ответа. Мне было чертовски больно, когда я смеялся. Мой тренер тоже со мной не согласился. Итак, мне пришлось отсидеться до конца игры, и все из-за гребанного Дьюка Болдуина.
После того, как я наполняю всю ванную паром, я выключаю воду и выхожу, обернув полотенце вокруг талии. Раздается звонок, и звук разносится эхом по всему номеру.
В каком гостиничном номере есть дверной звонок?
Я смеюсь про себя, направляясь открывать дверь, но даже это, черт возьми, убивает меня. Малейшие движения моей челюсти вызывают дрожь в ушах.
Я хватаюсь за ручку и распахиваю дверь, забывая, что я все еще в полотенце, но мне на это наплевать.
— Привет, — говорит Кэт, прикусывая нижнюю губу. Она положила руки на живот.
Мой рот открывается от шока, заставляя меня поднять руку, чтобы прикрыть лицо от боли. Я недоверчиво качаю головой, глядя на нее:
— Это правда, — я с трудом выговариваю слова. — Как ты могла?
— Можно войти? Мне нужно с тобой поговорить.
— Не могу… — я делаю несколько шагов назад, комната кружится вокруг меня.
— Пожалуйста, Дин. Мне так жаль.
— За что? Послать за мной Майка Тайсона или прятать от меня нашего ребенка, — я пытаюсь захлопнуть дверь у нее перед носом, но Кэт проталкивается в комнату.
— Я не хотела, чтобы что-то из этого случилось.
Я поворачиваюсь к ней спиной и иду в гостиную:
— Убирайся, Кэт. Я не могу сделать это сегодня вечером.
— Но я же твоя лучшая подруга.
Я разворачиваюсь к ней лицом, мои зубы сжаты от гнева:
— Не используй эту фразу в отношении меня. Мы не… мы ничто, — у меня болит грудь от всего этого давления, нарастающего внутри. Недостаток кислорода в моей голове вынуждает меня держаться за подлокотник дивана.
— Дин, ну же, — Кэт придвигается ко мне на дюйм. — Не веди себя так. Я крупно облажалась. Я знаю.
Вместо того чтобы смотреть на ее лицо, все, на чем я могу сосредоточиться — это на огромном округлившемся животе. Мой малыш. По мере того как моя кожа становится все горячее, напряжение в груди усиливается, сбивая меня с ног. Я погружаюсь в мягкую ткань и изо всех сил вцепляюсь в подушку. Я наклоняюсь вперед, надеясь, что это поможет мне отдышаться.
— Вызови врача, — говорю я ей, уставившись в пол.
Она подходит ко мне вплотную и сжимает мой бицепс своей крошечной ручкой: — У тебя паническая атака. Контролируй свое дыхание. Все будет хорошо, — Кэт опускается на
