без нее, и без Сингапура!
Да ты больной, ненормальный!
Зато ты у меня нормальный.
(Наступила пауза. Каждый из нас думал о своем.)
А ты уверен, что прилетишь в тот самый Сингапур? – вдруг ядовито спросил меня другой.
А в какой же еще? – обеспокоенно ответил я, уже отшатываясь от той пропасти, которая разверзалась передо мной.
Ты уверен, что вы были в том Сингапуре, в который летают отсюда лайнеры и ходят океанские пароходы? – продолжал другой Андрей, как будто даже обрадовавшись своей догадке.
Но там было все, что бывает, даже черные морские ежи на рынке и колючие плоды, похожие на ежей, – земля продолжала уходить из-под ног.
Ты уже сам знаешь, прилетишь и не найдешь Тамары. Потому что ее там нет и не было, – произнес другой Андрей – и стушевался, пропал до поры.
«Надо искать путь в наш собственный Сингапур. Или не знаю куда. Где-то же есть это благословенное место!» – подумали мы оба, вернее, я один. Потому что уже решил вернуться.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Музей ВОСТОЧНЫХ КУЛЬТУР на Суворовском бульваре. Тут много удивительного, и бывал не раз. Директор, гречанка, моя давняя знакомая, аккуратно присылает мне пригласительные на вернисажи и – обижается, если не прихожу.
Новая афиша: СИНГАПУР, и ниже курсивом: царство нефрита – из собрания братьев Тайгр.
Был я в этом музее или не был, не помню. Но это было там и тогда. Одно запомнил: воробей бордово просвечивает – из цельного рубина. А может быть, это был совсем другой музей.
Прошел через несколько залов. Обыкновенная экспозиция: блюда, китайские акварели, стеклянные шкафы, уставленные японскими нэцками. Нет, не разговаривают со мной, как обычно. Понимают, что некогда мне сегодня стоять возле и выслушивать их истории. Тантрийские изображения, где любовные позы принимают будто бы дети, пробовали было ожить и напомнить мне о Тане, но я прошел мимо. Солнце на затертом паркете и по стенам свои, параллельные залы расчертило. И старушка-смотрительница на стуле – ровно пополам: одна половина рельефна всеми морщинами в солнце – прозрачный глазок ярок, другая половина тонет в тени, будто уже умерла.
– Где здесь Сингапур?
– В соседнем зале, – оживилась солнечная половина старушки. – У вас билетик есть? Сингапур – отдельная плата, – и посмотрела на меня ультрамариновым глазком: ага! нет! иди покупай! или не пущу!
Предъявил ей оба билета. Старушка недовольно отодвинулась в тень и погасла вся.
Следующий зал просто светился на просвет. Мутно-зеленый, полупрозрачный, розовый, бежевый, красноватый камень. Сказочная рыба выпучила глаза. Гадюка раздувала свой зеленый капюшон. Слоненок. Будда в позе лотоса. И тут мне показалось, я вижу то, что уже видел однажды, но совсем не так.
Вот этого длинноносого крокодила я видел на крокодильей ферме. Служитель в одной набедренной повязке хватал его за нос и изображал, что борется с рептилией. Опасное представление. И теперь он тоже обхватил крокодила ногами и руками, зажав ему пасть. Но было ясно, что чудовище никогда не разорвет объятий и схватка будет продолжаться вечно, пока цел этот кусок нефрита.
Этого нефритового Будду, голопузого, как младенец, сидящего, скрестив пухлые ножки, я уже созерцал в храме его имени. Но там вокруг неслышно двигались желтые одеяния, перед ним склонялись благоговейно бритые лбы, и медитации раздвигали губы статуи неуловимой улыбкой. Здесь он незряче смотрел в вечно открытую дверь музея, где на стуле сидела прозаическая старушка, так же неподвижно.
Босоногая танцовщица, замершая в позе древнего индуистского божества. Вскинув руки с загнутыми ногтями, она подняла одну ногу, согнув в колене, и никогда не опустит ее. А там в ресторане на ярко освещенной сцене я видел ее вместе с другими, такими же, как она, двигавшуюся под звенящую музыку. И этот ритмичный бесконечно повторяющийся узор погружал нас в сладкий транс не хуже, чем змей, головки которых и сейчас раскачиваются перед моими глазами: туда-сюда, туда-сюда. Маятник смерти и жизни.
Я очнулся. В зале был мой Сингапур, обращенный в нефрит, забывший о времени. Я уверен, где-то в толпе зеленого и розового была и ее фигурка в монашеском плаще.
Сейчас! Надо произнести определенные слова, надо проделать определенные движения и подумать так, чтобы ни о чем не думать. Все оживет прямо тут – заблестят живые краски, зазвучат голоса. И ты пройдешь сквозь толпу, которая расступится, чтобы дать тебе дорогу.
Нет, я не знал этих слов, не умел делать эти движения и не научился думать так, чтобы ни о чем не думать. Я не мог расколдовать мой нефритовый Сингапур.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда я вышел из музея и направился к Тверской, солнце уже склонялось за комплекс «Известий» к Белорусскому вокзалу. И слепило меня, особенно поначалу. Поэтому я не сразу обратил внимание на прохожих. Я шел быстро и обогнал нескольких китайцев, еще одну китайскую пару. В таком количестве они пока в Москве не встречаются, может быть – у посольства. Странно. Куда они?
На Пушкинской площади, светясь закатными окнами на просвет, удивленно столпились троллейбусы и легковые автомобили. Во всю ширину Тверской двигается траурная процессия, невиданная в этих краях. Чего только не увидишь в столице, особенно в последние годы! Но китайских похорон здесь еще не видели никогда.
Впереди несут большой портрет покойного, лысого китайца внушительного вида, и два розовых бумажных фонаря на длинных палках. Следом шагает сияющая медь над головами музыкантов, извергая на оба тротуара: «Глори, глори, аллилуйя!» Перед оркестром пятится китаец с ухватками затейника, весело размахивая желтым с иероглифами флагом.
Медленно едет автокатафалк, причем ухватившись за два каната с кольцами на концах, дюжина парней делают вид. что везут его – тащат, как бурлаки на картине Репина. Некоторые улыбаются остановившимся прохожим.
Сам катафалк причудливый, синий с золотом, на четырех витых ножках, увенчанный чайной крышкой, на которой синий тигр укоризненно покачивает головой в такт оркестру.
За гробом, понурившись, склонив бритые головы, идут несколько парней в рогожных одеждах и колпаках. И кучка растерянного народа. Здесь скорбят и плачут. Особенно выделяется толстый китаец в белом. Он на своих коротеньких ножках не идет, а полубежит. Видно, так и пробежит за своим родным и близким до самого края.
Пройдя метров двести по направлению к центру, процессия свернула в один из переулков. Оркестр взревел и затих.
Я поспешно последовал за этой странной процессией, жалкая надежда, что она каким-то образом выведет меня через путаницу московских переулков – насквозь – и выйдет на главную улицу Сингапура, я даже знал где – у
