риск и ушла из Архивов, если бы было иначе?
Разумеется, нет. Мэва всегда ко всему готова. Вчера ночью я просто об этом не подумала.
– Где он? – спрашиваю я.
Мэва снова смеётся:
– Об этом я пока умолчу. Но в своё время, возможно, расскажу тебе. – Она приседает рядом и кладёт руку мне на плечо. Я изо всех сил стараюсь не показать, как мне хочется отстраниться. – Я бы хотела рассказать тебе так много, драгоценная моя доченька. Но сначала я должна быть уверена, что могу доверять тебе. Ты слишком беспокоишься о том, что тебя вообще не должно сейчас волновать, и, боюсь, ты можешь сделать что-то неразумное, чтобы помешать моим планам.
– Что такого я могу сделать, чтобы помешать тебе? – Я умею только читать мысли, больше ничего. Хоть это и полезный дар, но я не представляю, как с его помощью можно помешать ей. Если уж начистоту, то я в принципе не могу тягаться с Мэвой.
– Риск есть. А к рискам я отношусь очень серьёзно. – Она подбрасывает в костёр дров и начинает поджаривать на нём хлеб. От запаха у меня сводит желудок. В последний раз я ела вчера днём. Когда Мэва протягивает мне хлеб с сыром, я вгрызаюсь в него так, будто не ела несколько недель. Аппетит невольно разыгрывается, когда бегаешь по лесам и попадаешь в плен.
Мы едим быстро, ни одна из нас не знает, что ещё сказать. По тем мыслям Мэвы, что мне открыты, я понимаю, что она хочет узнать обо мне больше, но проблема в том, что мы обе очень мало что можем вспомнить о себе. Жестокость леди Эшлинг продолжает рвать на части наши жизни.
Какое-то время я молчу, но потом не выдерживаю. Внутри меня бурлит столько вопросов, что мне кажется, я сейчас взорвусь.
– Почему Юна?
Мэва сдвигает брови:
– Ты о чём?
– Зачем ты подчинила её? Чего ты хотела?
Мэва смеётся и покачивает головой:
– Доступ. Я несколько раз захватывала её, последний раз был самым долгим и единственным, который не скрылся от внимания её и остальных.
Теперь уже я её не вполне понимаю:
– Несколько раз? Почему мы ничего не заметили?
– Это было всего на несколько секунд. Ровно на столько, сколько требовалось, чтобы заставить её сказать что-нибудь вроде «Впустите их», или «Найдите им комнаты», или «Да, вы можете приходить в секцию с древними документами, когда захотите».
У меня отвисает челюсть.
– Она не собиралась впускать нас. Но ты заставила её согласиться. Почему она ничего не поняла?
– Я завладела её сознанием всего на несколько мгновений, чтобы это выглядело так, будто она передумала; потом она удивилась и растерялась, но так и не поняла, что произошло на самом деле. Почти всегда, когда я проделывала этот фокус, люди отказывались признавать, что решение приняли не они. Их мозг не в состоянии смириться с тем, что кто-то другой мог управлять ими. И они помалкивали, чтобы сохранить лицо в глазах окружающих. Гордость делает человека очень предсказуемым.
Меня переполняет разочарование.
– Ну вот. Я-то думала, что мы понравились Юне, а она обходилась с нами ласково только потому, что ты её заставила.
Мэва пожимает плечами:
– Если начистоту – со временем она стала симпатизировать тебе и Себастьяну. Требовалось только хорошенько подтолкнуть её к тому, чтобы впустить нас.
Я снова хмурюсь:
– Но что ты хотела сделать с ней в ту ночь, когда мы узнали, что она под контролем?
– Всё то же: мне нужен был доступ, – отвечает Мэва. – Юна может попасть в любую комнату в Архивах, здесь у неё прав больше, чем у любого другого библиотекаря. Мне пришлось использовать её, чтобы получить нужную информацию.
– Почему ты просто не приняла решение за неё?
– Потому что мне от неё нужны конкретные действия, а не просто указания остальным. Даже если бы я заставила её согласиться, она бы всё равно этого никогда не сделала. Единственное, что мне оставалось, это подчинить её.
Я не могу понять, как Мэва может говорить об использовании тела другого человека против его воли так спокойно, будто мы обсуждаем кратчайший путь до ближайшей деревни.
Я не знаю, что ещё сказать, как ещё воззвать к её рассудку. Я отпускаю свою магию, чтобы узнать, есть ли ещё кто живой в пещерах. Мне нужна хоть какая-то помощь. Я должна предупредить Себастьяна и остальных. К тому же надо подумать, как сбежать, прихватив с собой Джемму.
Поначалу я чувствую только маленьких существ, в основном насекомых и летучих мышей, а недалеко от входа есть поселение диких кроликов и лисье логово. Не представляю, чем кто-то из них может мне помочь.
Но вдруг я чувствую знакомый контур человеческого сознания. Вернее, их даже несколько. Себастьян и Рэйчел вернулись. И они привели солдат из ближайшего городка. У меня подпрыгивает сердце, но я прилагаю все усилия, чтобы ничем это не показать. Я не хочу их выдать.
«Рэйчел!» – зову я.
«Я здесь, – отвечает она. – И Себастьян тоже».
«Я знаю. Я с Мэвой. Она хочет вернуть Себастьяна. Она хочет вернуться за ним в Архивы. Скоро мы отправляемся».
Я по мыслям чувствую, как Рэйчел улыбается:
«Хорошо. Мы устроили для неё засаду в лесу».
«Будьте начеку».
От беспокойства у меня внутри всё скручивает, и я не могу больше есть. Я откладываю остатки завтрака, и от Мэвы это не укрывается.
– Больше не хочешь? – Она пожимает плечами. – Ну, нам всё равно пора идти. – Она укладывает оставшуюся еду в сумку и поднимается на ноги. – Идём, – говорит она, протянув мне руку.
Глубоко вдохнув, я встаю с её помощью.
Я не очень понимаю, как строить эти странные взаимоотношения с моей новообретённой матерью: ведь она тот самый человек, от которого я пыталась убежать последние несколько недель. Но сейчас лучше всего будет идти рядом с ней. Не только для меня, но и для моих друзей.
К моему удивлению, мы не сразу идём к выходу. Вместо этого она держит меня за плечи и вглядывается в меня, её лицо приобретает странное выражение. Достаточно мельком заглянуть в её мысли, чтобы понять, что сейчас она испытывает искреннее сожаление.
– Симона, я знаю, ты не в восторге от того, что я хочу забрать у других детей тела для твоих сестры и брата. Мне жаль. Твои вчерашние слова, что это ничем не лучше того, что творила леди Эшлинг… У меня такого и в мыслях не было. Я всего лишь хочу воссоединить нашу семью, – она пожимает мне руки: наверное, этот жест должен
