несколько метров. И отпустил только после того, как подбежавшая к нам Лада подхватила шатающегося меня под правую руку.
Более-менее в себя я пришёл на подступах к месту своего обитания. Лада всё так же поддерживала меня под руку, ведя, по-видимому, от самого спортивного сооружения и всё время что-то рассказывая. Но что – я вспомнить не смог. Да и сейчас понимал её через слово.
Ушла девчонка лишь после того, как проконтролировала моё горизонтальное расположение в кровати, в которую она же меня и уложила, не раздевая, а только избавив от спортивной обуви. Помню ещё, что перед уходом она погладила меня по голове и что-то сказала. А вот поблагодарил ли я девушку за оказанную помощь, в памяти совсем не отложилось.
Зато я наконец-то сообразил, кого она мне напоминает. Не знаю, в чём причина того, что я не заметил этого раньше. Может виной тому другой цвет волос и тип причёски, или неброский макияж и разница в комплекции. А может знакомый запах жасмина, который я ощутил при тесном контакте с девушкой, способствовал разрешению давно мучавшей меня загадки. И даже прошедший урок физкультуры не смог этот аромат уничтожить. Непонятно, почему я раньше его не слышал. Но именно сейчас мой доведенный до предела мозг, подстёгнутый ароматическими ассоциациями, смог определить явное сходство черт лица Лады и Аньки Бахметьевой – моей соседки по парте в далёкой теперь советской школе.
Удовлетворённый избавлением от давно мучавшего меня при взгляде на девушку ощущения дежавю я со счастливой улыбкой провалился в сон.
Отлежаться и отоспаться мне удалось всего один час. А потом вопли рассерженного желудка подняли меня на ноги. С кряхтением встав с кровати, я понял, что голова уже почти не болит, небо за окном ясное, а до ужина ещё прорва времени, которую нужно как-то пережить. И для этого у меня на кухне есть всё необходимое – макароны, лук и тушёнка. И ещё! Хоть я и напрягся сегодня сверх всякой меры, но игра мне определённо понравилась! И, что девчонки не умеют играть в футбол, я больше никогда говорить не буду.
Первым делом на плиту отправились вариться макароны. Пока вода для них закипала, я успел по-быстрому принять душ, переодеться и отправить пропахшую потом одежду в стиральную машину. Заодно полюбовался пяти- и шестиугольными отпечатками на своём покрасневшем пузе.
После запуска программы стирки, переместившись за два коротких шага до кухонного стола, метким вбрасыванием отправил мучные полуфабрикаты в ёмкость с весело булькающей водой.
Затем скоренько почистил и мелко порезал луковицу, открыл банку тушенки и высыпал её содержимое на сковородку, заблаговременно поставленную разогреваться рядом с вертящимися в кипятке ракушками.
Потом добавил туда подготовленный лук и, хорошенько перемешав, обжарил.
В конце осталось соединить накупавшиеся макарошки с полученной поджаркой. И всё – царское блюдо было готово.
А потом начался жор, за который мне, впоследствии насытившемуся, было немножко стыдно. Но, хвала небесам, никто моего небольшого позора не видел.
После ужина я, завалившись в кровать и поговорив с мамой Машей, неожиданно для самого себя заснул, пропустив вечернюю пробежку. Не знаю, ждали ли меня две мои компаньонки, поглядывая друг на друга и на мои тёмные окна, или нет. Но пусть простят меня, если это так. Как оказалось, сил я за сегодняшний день потратил больше, чем ожидал и мой мозг самостоятельно принял решение приступить к восстановлению своего измученного носителя, не обращая никакого внимания на мнение неразумного хозяина.
***
Глава 6
Первая патронатная государственная гимназия. 20 сентября.
Вы летали во снах? Наверное, да. Многие по ночам, стоит только преодолеть тонкую, неосязаемую грань между повседневной реальностью и буйными фантазиями остывающего от дневной активности мозга, быстро, как юркий стриж, или медленно, словно объевшаяся мокрым хлебом утка, воспаряют ввысь, оставляя далеко внизу унылую грешную землю. И парят потом, будто птицы в ласковой небесной синеве, излучая в бесконечное пространство сна чистую, незамутнённую негативными эмоциями радость. Особенно часто такое происходит в детстве. По крайней мере, у меня так было. Раньше.
Сегодняшней ночью я летел в невесомости, в чёрной, безмолвной, никем и ничем не ограниченной, равнодушной ко всему пустоте, которую никто и никогда не тревожил своим присутствием. Вокруг не было никаких видимых ориентиров, наличествовало только чувство быстрого разгона и ощущение поглощаемого стремительным движением пространства.
Спокойный одинокий полёт продолжался недолго. Вдруг, в какой-то неуловимый миг, всё изменилось. Окружающая безграничная пустота, до этого удивлённо наблюдавшая за слишком смелой или напрочь безрассудной человеческой букашкой, словно обозлившись на безмерно наглое создание, посмевшее потревожить её вечный покой, вспыхнула ярчайшими энергетическими вихрями, которыми принялась безжалостно стегать мою несущуюся в неизвестном направлении сущность.
Я ослеп, оглох, с меня огромными кусками начала слезать кожа, обнажая вопящие от боли нервы. Моё, не желающее терять сознание тело, одновременно корёжило электрическим током и хлестало струями холодной воды, не приносящими желаемого облегчения, а только рассекающими мою плоть, опаляло пламенем жаркого огня и замораживало лютым холодом.
Затем, невидимый всесильный истязатель, которому мало показалось причинённых мне страданий, огромными ладонями принялся безжалостно сминать мою терзаемую всеми возможными стихиями тушку, чтобы через некоторое время начать её растягивать, словно старательный повар захотел вымесить тесто для своего мясного пирога.
Под конец, ничего не видящий и не слышащий, охрипший от постоянного крика комок моего измученного тела, упал с неизвестной высоты, распластавшись по какой-то твёрдой поверхности, словно налитый на раскалённую сковородку блин.
И я с неимоверным облегчением потерял сознание. Чтобы проснуться на полу своей комнаты рядом с разворошённой кроватью закутанным, словно куколка бабочки, в мокрую от пота простыню.
Сегодняшний кошмар был внеплановым, если можно так его назвать. Я, с трудом распутавшись и взобравшись обратно на покинутое ложе, даже календарь проверил на своём коммуникаторе, привычно не глядя нащупав его на стоящей рядом с кроватью тумбе. Электронный девайс охотно подтвердил, что на дворе стояло, а вернее только начинало вставать, раннее утро двадцатого сентября две тысячи восемьдесят шестого года от Рождества Христова. До следующего, по установленному неизвестным мучителем графику, кошмарного полёта во сне оставалось ещё шесть дней, а точнее ночей.
Каждый новый месяц, проведенный в этом времени, я «отмечал» вновь и вновь переживаемым во сне мучительным полётом сквозь жестокое нечто, что с поразительной методичностью принималось истязать меня, едва я набирал скорость после «взлёта» с неизвестного аэро- или космодрома.
Причём не важно,
