когда все ее тело расслабляется, она становится мягкой и податливой, как теплая ириска. То, что сначала кажется невозможным и даже болезненным, превращается в глубокое и отчаянное удовольствие, настолько интенсивное, что к концу Клэр умоляла меня толкаться жестче.
Клэр хнычет, ноги раздвигаются шире, ее киска жаждет наполнения.
Вместо этого я проскальзываю под простыни, вдыхая теплый, сладкий аромат ее кожи, спускаясь к нежному изгибу ее пупка, по бедрам, вниз к моему любимому месту.
Просовываю свой язык внутрь нее.
Клэр ахает, прижимая свой клитор к моей верхней губе.
Я трахаю ее языком, потирая подушечкой большого пальца клитор.
Полусонная и наполовину бодрствующая, она наклоняется, чтобы запустить пальцы в мои волосы, царапая кожу головы ногтями. Каждая точка трения посылает восхитительные искры удовольствия по моему позвоночнику. Ее аромат наполняет мой нос и рот, насыщенный и опьяняющий. Ее киска — кошачья мята, и я будто под кайфом.
Она прижимается ко мне бедрами, все мое лицо мокрое и скользкое. Я хочу больше, больше, больше.
Я трахаю ее двумя пальцами, проводя языком по клитору. Он никогда не был таким опухшим. Я нежно посасываю его, дергая кончиком языка.
Клэр начинает кончать, еще не совсем проснувшись. Ее стоны глубокие и гортанные, хриплые от дремоты.
Она кончает мне на язык, бедрами сжимая мою голову.
Прежде чем она успевает осознать, я погружаю свой член в это до боли чувствительное влагалище.
Теперь ее глаза распахиваются, и она смотрит на меня так, будто все предыдущее ей снилось, и я ее потревожил.
— Скажи, что я принадлежу тебе, — стонет она.
— Ты моя, — рычу я. — Я никогда тебя не отпущу.
— Скажи мне, что я твоя хорошая девочка…
— Ты моя принцесса, моя королева. Я убью любого, кто хоть пальцем тебя тронет. Лишь я могу прикасаться к тебе. Лишь я могу смотреть на тебя. Ты моя и только.
Она тянет меня на себя, впиваясь ногтями в спину, крепко прижимая к себе.
Снова кончает, ее киска сжимается вокруг моего члена.
При этом она вздыхает мне на ухо:
— Ох… Константин…
Звук моего имени на ее языке дает толчок, и я извергаюсь внутри нее. Оргазм такой мощный, такой всеохватывающий, что комната становится морем черноты, и сознание исчезает.
***
Когда я просыпаюсь, Клэр уже не спит.
Это единственный раз в моей жизни, когда женщина встала раньше меня. Обычно малейший звук, малейшее движение заставляют меня проснуться.
Я слишком крепко спал.
Все мое тело кажется тяжелым и теплым, все еще одурманенным удовольствием.
Клэр сидит на подоконнике, глядя на улицу, одетая в мою кофту. Она свисает почти до колен, как платье, ее голые ноги поджаты под себя. Волосы взъерошены, лицо очаровательно опухшее со сна.
Она не заметила, что я не сплю, бросаю на нее взгляд.
Я вижу ее печаль.
Она беспокойная и несчастная. Может быть, она даже не помнит прошлую ночь.
Когда я сажусь, она вздрагивает и поворачивается ко мне.
— Доброе утро, — говорит она.
Формальность приветствия далека от того, что она стонала мне на ухо, когда кончала.
Я уже чувствую, как напрягается мое лицо, как внутри меня захлопываются ставни. Я никогда раньше не был уязвим перед болью — все внутри меня восстает против.
— Я почти вижу дом своих родителей из этого окна.
— Знаю.
Мой голос звучит холоднее, чем я хотел.
— Я подумала… — она колеблется.
Я уже знаю, что она собирается сказать, но продолжаю молчать.
— Тебе нужны доказательства, — говорит Клэр. Ее голос мягкий, но уверенный, глаза прикованы к моему лицу. — Я знаю пароль отца к компьютеру в его офисе. Могу просмотреть его файлы. Тогда мы оба узнаем правду.
— Ты хочешь пойти домой, — говорю я категорично.
Клэр вздрагивает.
— Я не хочу… нет. Просто… я хочу узнать, Константин. Я должна знать наверняка.
— Я уже сказал тебе наверняка.
— Это не одно и то же! — ее щеки порозовели, глаза заблестели. Тем не менее, она борется за контроль, борется за то, чтобы ее поняли.
Я не могу ее понять. Потому что не могу принять это.
— А как насчет прошлой ночи? — злюсь я. — Когда ты принадлежала мне.
Я искажаю слова самым уродливым образом. Грудь Клэр быстро поднимается и опускается под моей кофтой. Я знаю, что расстраиваю ее, но, кажется, не могу остановиться.
— Константин… мне… мне не все равно на тебя, и на то, что с тобой происходит…
— Еще бы, — усмехаюсь я. — Ты же у нас рыцарь. Ты хотела спасти меня с того момента, как мы встретились. Даже до того, как мы встретились. Тебе насрать, был бы я или другая потерянная душа.
— Нет! Я не это имела…
— Мне не нужна твоя гребаная жалость, — рычу я. — Ты мне не нужна. Я могу найти доказательства с твоей помощью или без нее.
— Но я хочу…
— Мне похрену, чего ты хочешь.
Клэр отшатывается, как будто я дал ей пощечину.
Я бы никогда так не сделал.
Но я все равно оттолкнул ее морально. Грубо и болезненно.
Потому что Клэр обречена предать меня. В тот момент, когда она вернется в дом, в безопасность к родителям, окунется в свою привилегированную и защищенную жизнь, все, что было между нами, испарится, как роса на горячем асфальте.
Я втянул ее в этот безумный роман. Подобного она никогда не хотела для себя. Не хотела преступника. Убийцу.
Она на мгновение потеряла рассудок и в безумии прильнула ко мне.
Но она не любит меня. Это не возможно
Она хочет вернуться домой. Ее прежняя жизнь зовет.
Возможно, меня тоже.
Гораздо проще, когда я думаю только о себе. Когда я режу, избиваю и сжигаю любого на своем пути без малейших угрызений совести.
— Ты права, Клэр, — говорю я, поднимаясь с кровати, голый и холодный, как твердый камень. — Тебе пора домой.
Глава 18
Клэр
Я смотрю в окно спальни и заставляю себя подавить болезненное, скрученное чувство тошноты в животе. Прохладное покалывание в задней части шеи говорит: что-то не так.
Мне не нравится холодный взгляд Константина, когда его глаза встречаются с моими. Сказать мне, чтобы я шла домой, кажется самым холодным из всех отказов в мире. Будто сделали самым глубокий разрез лезвием до самых костей, возникает ощущение, что открывается болезненная правда: мы пришли из двух разных миров и никогда не сможем вместе.
Однако я отвергаю эту истину. Я отвергаю это всем своим существом, потому что знаю, что это неправда. Я видела выражение его глаз, когда он не
