глаза и делаю то, что он говорит. Страх просачивается из моего тела, как поднимающийся дым, исчезает так же быстро, как и появился, когда он медленно, идеально входит в меня и наполняет до конца. Он замирает, прижимая меня к себе, прежде чем медленно выстраивает ритм, от которого я хнычу.
Черт возьми, да. У меня никогда раньше не было такого секса. Я никогда больше не буду прежней.
Константин погубил меня для других мужчин. Для любого другого вида секса.
Для всего.
— Ох, боже, о боже, — шепчу я в то же время, как он ругается.
— Господи, Клэр. Ты чертовски прекрасна. Господи, — он бормочет по-русски, и я не знаю, ругается он или молится, но это не имеет значения, его глубокий голос и грубость толкают меня прямо к краю блаженства.
Я так сыта, так чертовски сыта, что скоро умру, но я умру счастливой женщиной. Я не могу сдержаться, когда его бока ударяются о мою задницу, вся боль исчезает до совершенного экстаза. Клитор пульсирует, а бедра сжимаются. Его пальцы обхватывают мое горло, когда мы приближаемся к разрядке.
— Иди сюда, маленькая птичка, — шепчет он мне на ухо. Его рука изгибается, как ошейник, напоминая мне о силе, которой он обладает, о том, что я принадлежу ему, и от прикосновения его пальцев к моей коже я разбиваюсь вдребезги.
Экстаз ослепляет. Я забываю, как дышать. Я хнычу и корчусь. Спазмы пронзают рикошетом. Он кончает с ревом, который эхом отдается вокруг, его семя хлещет в меня с горячей настойчивостью. Я не узнаю свой собственный голос, когда выкрикиваю его имя.
Я охрипну потом. Тяжело дышу, свесившись с бортика ванны. Он наклоняется, целует меня в плечо и еще раз что-то бормочет по-русски.
И почему-то надеюсь, что он говорит: я люблю тебя.
Глава 17
Константин
Я несу Клэр к большой двуспальной кровати в спальне.
Этот дом — одна из многих общих владений Братвы, иногда используемая как конспиративная квартира, иногда для любовниц, иногда просто для отдыха.
Даже гангстеры время от времени устают.
Даже гангстеры хотят расслабиться.
Это не совпадение, что мы находимся совсем недалеко от дома семьи Клэр. Я приводил ее в самое сердце своего мира — секс-клубы, территорию банд и подпольные боевые ринги.
Теперь я хочу остаться в ее мире.
Я хочу показать ей, что могу жить во дворце из сверкающего мрамора и полированного дерева. Я мог бы надеть костюм и приехать на заднем сиденье лимузина. Я мог бы повесить бриллианты ей на шею и танцевать с ней.
Или, по крайней мере, верю в это.
Хочется верить, что мы с Клэр не такие уж разные.
Я украл принцессу, и теперь хочу сохранить ее. Но какую жизнь я мог бы предложить?
Клэр крепко спит, свернувшись калачиком у меня на груди. Она измучена всем этим бегством, поисками и борьбой. Она не привыкла к такому отчаянному существованию.
Как бы я ни устал, не могу заснуть рядом с ней. Мой разум лихорадочно работает, пытаясь найти способ, который мог бы решить все наши проблемы. Сделать невозможное возможным.
Независимо от того, в какую сторону я повернусь, остается одна вопиющая проблема.
Я должен убить Валенсию.
Я знаю, что он в центре всего этого. Он все организовал. Он убил Рокси и подставил меня. Он намерен уничтожить Братву и ирландцев, подчинить себе преступников этого города.
Его действия требуют возмездия; ирландцы будут ожидать этого, и моя собственная неистовая ярость требует того же.
Он должен быть наказан, подвергнут пыткам, уничтожен.
Как, черт возьми, я это сделаю рядом с Клэр?
Она следует за мной на каждом шагу. Я похитил ее, сбежал из тюрьмы, потащил ее за собой в этот безумный рывок. Нам угрожали, в нас стреляли, нас чуть не убили.
Но должна быть грань, за которой я оставлю ее.
Валенсия — ее отец. Если я перережу ему горло у нее на глазах, она никогда меня не простит.
Это опустошит ее.
Я достаточно хорошо узнал Клэр, и прекрасно представляю ужас в этих прекрасных темных глазах, чувство вины и страдания.
Не хочу причинять боль Клэр. Не могу даже думать об этом. Может, я и ударил ее ремнем по заднице, но наказание — это не увечье.
Клэр — хороший человек, по-настоящему хороший. Она пришла в эту тюрьму, чтобы попытаться помочь худшему типу людей — таким, как я. Она видела во мне не монстра в клетке, а человеческое существо, обладающее силой и интеллектом, способное меняться и расти.
Я никогда не думал, что способен на это.
Я верил, что родился волком, буду жить волком и умру волком. Подчиняясь законам хищников, а не философов.
Теперь мое представление о себе разрушается, и я задаюсь вопросом, каким мог бы стать рядом с такой женщиной. Чего мы могли бы достичь вместе.
Смогут ли милосердие и сила ужиться вместе? Любовь и доминирование?
Обнаженное, мягкое тело Клэр прижато к моему. Ее нога закинута на мое бедро, голая киска прижимается к моей коже.
Она тихо стонет во сне, ее бедра нежно трутся об меня.
Я чувствую, как ее соски напрягаются возле моих ребер.
Непослушная маленькая мегера… никогда не насытится. Неважно, как грубо я с ней обращаюсь, как глубоко я ее трахаю, она все равно жаждет большего.
Когда я убираю бедро от ее сладкой маленькой щелочки, она жалобно вздыхает, ее темные ресницы трепещут, кончики пальцев тянутся ко мне.
Я толкаю ее на спину.
Ее колени раздвигаются, киска раскрывается для меня, как цветок.
Провожу кончиками пальцев по обнаженному бугорку ее клитора, набухшему и теплому.
Она стонет, ее ноги дрожат от моего прикосновения.
Я никогда не чувствовал такой бархатной мягкости. Я никогда не встречал такой отзывчивой женщины. Я погружаю в нее один палец, чувствуя, как она сжимается вокруг него, и наблюдаю, как она снова покачивает бедрами, умоляя меня проникнуть в нее глубже, потереть сильнее.
Я мог бы часами прикасаться к ней вот так.
Эта киска — неизведанная земля, а мои пальцы — Магеллан[8]. Я хочу исследовать каждую ее частичку. Провожу пальцами вверх и вниз по ее складочкам, обхватываю ладонью ее киску, размазываю влажность, касаюсь ее задницы, настолько плотно сжатой, что не могу поверить, что всего час назад я ее трахал.
Мой член пульсирует от этого воспоминания.
Нет акта более доминирующего, чем анальный секс. Это требует от женщины полного подчинения. Она должна находиться в состоянии полного принятия,
