хихикнула.
— За этим столом правило одно, но крайне строгое, — торжественно заявил я. — Ноги до пола достают?
— Достают, — подкупающе улыбнулась девочка, припрятав за щекой комок недожеванного салата. — По всем параметрам у меня очень длинные ноги.
— Докажите, — с удовольствием потребовал я.
— Помните, мы с вами рядом стояли? — пустилась доказывать Вика. — Вы выше моего сантиметров на двадцать, а линия паха у нас почти на одном ярусе. Не обратили внимания? Еще бы вот столечко, и считай — вровень, ноздря в ноздрю. Значит, от пятки до бедренной кости у вас примерно восемьдесят семь сантиметров. Для вашего роста это коротковато. А для моего — ого-го.
— Все это косвенные доказательства, — не успокоился я, слегка покоробленный ее сравнительной анатомией, особенно что касается ноздрей на линии моего паха.
— Он хочет, чтобы ты потопала, — соскучилась за своим киршем Алена. — Топни ножкой и он успокоится. Ничего не поделаешь — семейная традиция, Викуль…
— Правда? Тогда это гораздо веселее, чем я думала, — из-под стола раздался дробный босоногий топоток.
— Вот теперь доказательств достаточно, — постановил я. — Так что вам налить, мисс?
— Мартини, если можно, — и Вика пододвинула ко мне свой стакан для воды. — Я люблю мартини.
— Мартини, — вдумчиво повторил я. — Тот, что «взболтать, но не смешивать», или тот, у которого отвинчивается крышка?
— Мартини — это такое итальянское вино, — просветила меня Вика. — Вкусное. Вон же у вас наверху стоит зеленая бутылка. Мне ту, которая правее, но белая… А крышка почти у всего отвинчивается — так не угадаешь.
Вика получила свой заказ, вместе с утопленной в нем оливкой, налитым в матовый хрустальный конус на длинной ножке. После этого я плеснул себе скотча и, плюхнувшись наконец на пустующее место во главе стола, с удовлетворением посмотрел на своих сотрапезниц. Алена, воспользовавшись паузой, наскоро отвечала на какие-то послания, заполонившие ее телефон. Вика занималась неведомо чем: сосредоточенно размешивала свой мартини посредством указательного пальца, вынуждая испуганную оливку шарахаться от него из стороны в сторону. Посолила она его, что ли? С нее станется… Девушка облизнула измоченный в вермуте палец, после чего пригубила напиток и легонько поморщилась.
— Еще одно правило для нашего застолья, — устало объявил я, — тостов никто не произносит и каждый делает все, что захочет. Всем все можно. Вы меня слышали, ягнятки. Нарушители сего и подстрекатели к порядку будут строго наказаны…
Между девочками тут же завязалось какое-то яростное перешептывание, сопровождаемое голубыми и карими посверкиваниями в моем направлении, во имя чего Алена даже привстала со стула и улеглась животом на столешницу, элегантно отклячив свой персиковый зад.
— Плетете заговор? — благодушно осведомился я, совершая первый глоток. — Умнички, одобряю! Мое соучастие не требуется?
— Алена подбивает меня выпить с вами на брудершафт, — мгновенно раскололась Вика. — Для того, чтобы перейти на «ты» и все такое. А я говорю, что вы не захотите со мной целоваться.
Невольно взглянув на ее чувственные, влажные от сладкого вермута губы, совсем недавно и с таким откровенным удовольствием целовавшие мою сестру, я внутренне напрягся.
— Если предстоит голосование, — непринужденно отшутился я, — то я решительно против того, чтобы смешивать мой виски и ваш мартини. Такой коктейль мне неизвестен.
— Ты на что это намекаешь, братец? — коварно проворковала Алена. — Приглашаешь меня к вам присоединиться? У меня тут вишневый бренди. Вместе с виски и мартини выходит — «Кровь и песок». Классика, как ты любишь. Одного ингредиента не хватает… Вика, лапушка, передай мне апельсинку…
Не знаю, сколько из всего сказанного усвоила Вика, но, скользнув по моему лицу внимательным взглядом, она убежденно помотала короткими вороными космами:
— Ничего не выйдет…
— Рано спалились, — согласилась с ней Алена. — Только погляди на него. Интеллект на мордасах так и играет, вместе со всеми комплексами, что к нему прилагаются. Нужно было хотя бы до второго стакана дотянуть.
— Какая жалость, что у людей нет иного способа начать говорить друг другу «ты», — посетовал я, пропустив еще один глоток скотча. — Вот если бы он существовал! Без алкоголя и, с позволения сказать, без безе…
— Без безе! — ужасно обрадовалась Вика моему нехитрому каламбуру и тут же разрушила его и без того сомнительный шарм. — Это значит — без поцелуя… «Безе» по-французски — «поцелуй».
— Везде, только не во Франции, детка, — томно заметила Алена. — Захочешь поцеловаться с француженкой, лучше воздержись от этого слова. Скажи ей, к примеру: «Амбрас муа, ма пюс». А заикнешься про «безе» — можешь получить больше, чем ожидала…
— А что я получу? — полюбопытствовала Вика.
Сестренка показала на пальцах, а точнее, соорудила некую композицию из пальцев и языка, которую лучше бы я не видел.
— А-аа, — сказала Вика. — Интересно… Но я другое хотела сказать. В общем, я знаю иной способ.
— Кроме этого? — удивилась Алена, снова задрав вверх два пальца. — Ну, еще бы! Я знаю около сотни…
— Да нет… — Вика прыснула. — Иной способ начать говорить друг другу «ты».
— Ну, для этой цели моя сотня тоже годится… — махнула рукой Алена.
— Возможно, стоит просто взять и начать? — предположил я.
— Нет, так мне самой будет неудобно. Перед этим нужен какой-то контакт… Дима, если это не покажется вам странным… вы должны будете принять пищу из моих рук. А я приму из ваших. Это очень хорошая древняя традиция.
— Секси! — восхитилась Алена. — А чья это традиция?
— Древнего человека, — внесла определенность Вика.
— Мне подходит, — с важностью подтвердил я, позабавленный таким занятным поворотом. — Чем будем угощаться?
— Тем, что в руки попросится. Каждый сам выбирает еду, которой хочет наделить партнера. Вы получите мою оливку…
Вика погрузила свои длинные пальцы в бокал, выудила из него бледно-зеленого оскопленного заморыша, встряхнула пару раз и, ловко вспорхнув со стула, понесла ко мне, ни на секунду не сводя с меня темных проницательных глаз, мерцающих под стать ее ноше, как спелые маслины где-нибудь в тосканской роще после осеннего дождя. Поместив мне на плечо свободную руку, девушка медленно приблизила пряно пахнущую наживку к моим губам.
— Нужно открыть рот, — напомнила мне она, и, когда я повиновался, отважно вложила щепоть со своим подношением глубоко внутрь, чуть
