перед встречей с отцом Хезер.
Филип все еще кипел яростью после общения с нью-йоркской полицией. При отсутствии трупа отдел убийств от разбирательства уклонился, пришлось с полчаса побегать по всему районному полицейскому участку, прежде чем удалось найти и уломать какого-то сивого коротышку — детектива из Отдела краж. Но к рассказу Филипа он остался абсолютно безучастен.
— Взяли что-нибудь? — спросил детектив Рабинович.
Хоть он и имел при себе блокнот с ручкой, однако ничего, кроме имени Филипа, туда не занес.
— С виду вроде ничего… — сказал Филип.
Детектив окинул взглядом чердак, выгнул тоненькую бровь.
— В таком содоме разберись, чего взяли, чего нет!..
Филип разозлился.
— Ну вот что! — прошипел он. — Я обратился в полицию, так как подозреваю, что напали на человека, похитили, а возможно, и убили. Ясно вам?
— Ясно, ясно! — кивнул детектив. Поджав губы, он с равнодушным видом оглядывал фотографии на стенах. — Так, говорите, к вам заходила старая симпатия? Давно не видались, лет десять, кажется? Потом вы собрались за чем-то в ресторан, вышли, и кто-то ударил вас по голове. Пришли в себя, а дамочки и след простыл.
— Но на стене кровавая полоса! — вставил Филип.
— Вы считаете кровавая, — пожал плечами детектив. — Может, и так. А может, это куриная кровь, кто его знает? Может, вы сами упали и ударились головой об стенку, а дамочка скрылась. А может, и не было никакой дамочки, это вы сами себя шарахнули по голове. Вы говорите, ничего не пропало, значит, эти дела меня не касаются, так что я здесь торчу?
— Я заявляю, что совершено преступление! — рявкнул Филип; затылок сдавило болью.
— Какое? — удивился Рабинович. — Тела убитой нет, значит, о каком убийстве речь? Ничего не украдено, значит, и о краже речи нет. Дверь на месте, следовательно, и взлома не было. Какое преступление?
— Человека похитили!
Рабинович ухмыльнулся, растянув в улыбке тонкие губы-ниточки.
— А это уже по федеральной части. Обращайтесь в ФБР!
— Все, нет вопросов! — выдохнул Филип. Устало опустился на кровать, закурил.
Детектив глянул на него сверху вниз.
— Чудно! Я рад, что вопросов нет. С настоящими убийствами да кражами, будь они неладны, поди разберись! А тут вы со своими фокусами…
— Да пошел ты! — огрызнулся Филип.
Рабинович снова улыбнулся, сунул ручку с блокнотиком в карман мятого пиджака.
— Давно бы так! Если какую пропажу обнаружите, звоните!
Помахал рукой и исчез.
Подавленный всем происшедшим, Филип просидел с сигаретой на чердаке вплоть до самого вечера, все пытаясь осмыслить случившееся. Отчетливей всего тревожило сознание: в нем еще живо то, что когда-то крепко спаяло его с Хезер. Любовь ли это, наваждение ли, только теперь ясно — не сможет он спокойно жить, если не отыщет Хезер, не дознается, были безумные часы, только что проведенные с нею, отчаянной тоской по прошлому пли все это означает, что их судьбы переплелись однажды и навек.
И еще Филипа томил страх. За Хезер, за то, что с ней стало. Вот же кровь на стене, и к собственному затылку все больней и больней прикоснуться. На него напали исподтишка, Хезер похитили силой. И потому всплывали вопросы: кто напал? почему? Хезер сказала, что, навестив отца в Вашингтоне, жила потом у Джанет Марголис в Торонто. Выходит, что именно в Торонто появились эти непонятные «друзья». Те самые, которые не желали ее встречи с Филипом. Причем настолько, что его оглушили, сшибли с ног, а ее похитили. Странно все это. Но вывод напрашивается сам собой. Вдобавок ясно, на помощь полиции рассчитывать не приходится. Если он отважится искать Хезер, придется действовать в одиночку. И Филип решил сперва пытаться разузнать что-нибудь у отца Хезер, а после отправиться к Джанет Марголис.
Примерно через полчаса такси свернуло на Южную Ли-стрит и остановилось перед особняком генерала Фокскрофта. За каменным забором стоял типичный александрийский, сплюснутый, как камбала, дом с полумезонином и глухой задней стеной. Расплатившись с водителем и подхватив дорожную сумку, Филип выскочил из такси.
Допотопная, деревянная с пружиной калитка высокого каменного забора, скрывавшего фасад дома, судя по толщине слоев черной растрескавшейся краски, была едва ли не ровесницей старого особняка. Обширный участок усажен яблонями, магнолиями, кустами шиповника. Слишком живописно для генеральского жилья. Филип толкнул калитку, прошел по извилистой, выложенной камнями дорожке, поднялся на три ступеньки и оказался перед красивой резной парадной дверью. Пару раз стукнул ручкой — головкой херувима, подождал. Через минуту дверь открылась, и перед Филипом предстал сутулый негр в темном костюме и белой рубашке с галстуком-бабочкой. Лакей. Седоватый негр окинул оценивающим взглядом желто-коричневую пилотскую куртку, клетчатую рубаху и джинсы Филипа. Холодно спросил:
— Что угодно?
— Мне надо повидать генерала Фокскрофта, — сказал Филип.
Снова лакей оглядел его с головы до ног и процедил:
— Генерал не принимает!
Филип перекинул сумку на другое плечо, набрал в грудь побольше воздуху.
— Скажите, что я Керкленд, что мне надо поговорить с ним о Хезер.
Услышав это имя, лакеи насупился, пристальней взглянул на Филипа.
— Подождите! — и закрыл дверь перед самым его носом.
Филип ждал долго и уж решил, что о нем позабыли, как вдруг дверь распахнулась. Снова лакей.
— Генерал вас примет, — бросил негр, явно не одобряя воли хозяина. — Он там, в саду. — Лакей шагнул вперед, указал направо. — Ступайте этой дорожкой за дом!
— Благодарю! — сказал Филип.
— Рады вам, сэр!
Лакей отступил в глубь дома, тихонько прикрыв за собой дверь.
Филип пошел по дорожке.
Сад за домом оказался много меньше, чем спереди, но все рассажено так же картинно. На кирпичном возвышении внутреннего дворика, ярко белея краской на фоне цветочных клумб и кустов, стоял железный столик, при нем четыре стула. От соседей двор заслонен кирпичной стеной и густыми зарослями белой и лиловой сирени. Генерал предпочитал уединение.
За столиком сидел отец Хезер, перед ним серебряный чайный сервиз. Филип, знавший генерала только по фотографиям из «Тайм» и «Ньюсуик», никак не ожидал увидеть Фокскрофта в штатском — в цветастой рубахе с короткими рукавами и в старой соломенной шляпе, заслонявшей глаза от ярких лучей полуденного солнца, которые заливали сад. Без многорядья орденских ленточек, без форменной фуражки он выглядел весьма буднично; костлявые, в старческих пятнах руки, потухший взгляд никак не вязались с обликом начальника штаба армии Соединенных Штатов.
Даже не привстав навстречу Филипу, генерал указал рукой на стул.
— Чаю хотите?
Голос тоненький, пронзительный, будто прорвался из небытия долгой спячки.
Филип мотнул головой.
— Нет, спасибо!
— Тогда что-нибудь крепкое? Скажу Отису, чтоб принес…
Генерал взялся было за маленький серебряный колокольчик, но Филип снова замотал головой.
— Не надо, благодарю,
