А потом пошёл разговаривать.
Первое, что сделал сын — попытался зарезать отца осколком тарелки.
Первое, что сделала дочь — оскорбила отца последними словами.
Я не знаю, о чём он разговаривал с ними. Я не спрашивала. Спустя четыре часа мой муж пригласил меня в малый приёмный зал, где сидели два этих молодых человека — нахохлившись, словно мокрые воробьи. Пригласил, потому что в таких вопросах мы всегда принимаем совместные решения.
— Любимая, — муж взял меня за руку, — в этих детях часть меня. Но и часть её тоже. Как ты думаешь, справедливо ли будет, если один из них вернётся к матери, а другой останется со мной?
Не знаю, какого ответа он ждал от меня. Я смотрела в этих молодых людей, и видела клубящуюся в них ненависть.
— Знаешь, милый… Для того, кто останется, наступит совершенно новая жизнь. Другая жизнь.
Молодые люди злобно на меня уставились. Вряд ли они поняли, что я сказала. А Вова понял. Помолчал немного. Кивнул с некоторым усилием.
Ему придётся принять это моё условие. Бороться со столь тщательно взращивавшейся ненавистью я не согласна.
— Хорошо. Пусть так и будет. Ты, — он ткнул пальцем в дочь, — уходишь.
Сын яростно вскинулся, но не успел ничего сказать. Целительный сон — штука быстрая.
— Ты больше не моя дочь, — продолжил барон, не обращая на эту короткую сцену внимания. — Постарайся вообразить, что та часть в тебе, которая досталась тебе от монстра, — он усмехнулся, — теперь отсутствует. Иди, — он сделал жест стражникам. — Проводите её до ушедшего каравана, к её родителям.
Она поднялась скованно, искоса бросила на брата взгляд и торопливо пошла вслед за стражей. А я смотрела на неё и думала: наверное, это правильное решение. Если с другого бока посмотреть, сын ведь и правда больше похож на Вову. А дочь — вся в мать, такая же долговязая, узколицая. И тощая. Даром что ли у Верки всю жизнь было прозвище Верёвка. Пускай идёт.
А парень на наших смахивает. Израстёт, никто и не поймёт, что мать другая была.
— А чего это вы сидите, как в трауре? — о, Кирюха! Истинно, ведут нас боги!
Зять переступил порог, заметил спящего.
— А это кто? На Ваньку как похож!
В целительном сне злобная гримаса на лице парня разгладилась, и он впрямь стал сильно походить на нашего Ивана. Вова только хмуро вздохнул.
Я приглашающе махнула в сторону одного из пустых кресел:
— А это, зятёк, нам с тобой работа. Располагайся давай. Проша! — это уже стражнику: — Не пускайте там никого, покуда сами не выйдем.
Двери стукнули, запираясь. Я ожидающе уставилась на мужа. В случае с Мишкой последнее слово сказала я. Я — мать. Теперь слово за ним. Он отец.
— Если тебе трудно, можешь уйти, — осторожно предложила я. — Мы вдвоём справимся.
— Нет, — Вовка угрюмо мотнул головой. — Я останусь. Начинайте.
Кирилл с некоторым сомнением оглядел на нас обоих. Уточнил:
— Как с Мишей?
Вовка вопросительно посмотрел на меня. Я вздохнула:
— Нет, — меня ещё терзали сомнения, но… — Нет. Возвращаемся к моменту рождения.
Мужики уставились на меня как громом поражённые.
— Ну, что??? Раз уж я внезапно становлюсь матерью, в памяти этого мальчика не должно быть других материнских лиц кроме моего. Вот и легенда вам: двойня. Мальчик родился слабым, по обету о нём ничего не сообщали. В ночь середины лета предъявим их как двойняшек. Две недели — разница несущественная, тем более он же как бы слабенький был, на это спишут. А к полугоду сравняются, никто и замечать не будет. Работаем, Киря! А ты, Вова, думай. Новая жизнь у парня. Новые братья и сёстры. Новое имя надо. Тогда я приму его как сына.
ДОЧЬ…
34.01.0130, Серый Камень
И вот теперь эта девочка, всё такая же тощая, узколицая и узкогрудая, сидела напротив барона, а в её каштаново-рыжих волосах блестело столько золотых цацек, что можно было обеспечить золотыми зубами средних размеров цыганскую деревушку. Я с трудом заставляла себя сосредоточиться на словах…
—…мой жених — очень влиятельный человек, глава большого индийского клана, — она характерно выгнула шею и склонила голову вправо, одновременно выкатив глаза. О, боги, как же она на мать похожа! — Он очень богат. И он владеет магией, — я невольно передёрнулась. Не знала, что можно ещё сильнее выпучиться. Этак ещё глаза выпадут, не пришлось бы вправлять. Мопсам вон, говорят, вправляют…
Кстати, её теперь зовут… как там?.. Бурито? А, нет — я достала давешний свиток и подглянула — Буркинати Махаран Джейн! Что из этого имя, интересно? Джейн, наверное. Всё же, на её бывшее как-то похоже…
— Зачем пришла? — холодно спросил Вова.
Джейн поперхнулась и сбилась с мысли.
— Ну-у-у… э-э-э… Я же говорю, у меня есть жених…
— Дальше.
— И-и-и… у них там правило такое… Традиция! Надо благословение родного отца. Написать! Чтобы магия не иссякла в роду! — Джейн извлекла из глубин своего пёстрого одеяния футляр. Внутри обнаружился ещё один свиток и яркий предмет с кисточками, в котором я не сразу опознала ручку. — Вот здесь напиши! А я… за это… приезжать буду к тебе. Иногда.
Она проворно подскочила с кресла и всучила Вове эти странные письменные принадлежности.
Я думала, что он прям вот сразу откажется. Но он взял и свиток, и ручку. Пристально и с некоторым досадливым недоумением и даже как будто с брезгливостью смотрел на неё несколько секунд… — последний раз он с таким лицом лысую декоративную крысу на ярмарке разглядывал — потом развернул свиток, что-то быстро написал и кинул в руки бывшей дочери.
Я почему-то ожидала, что он сейчас рявкнет, но голос у Вовки остался предельно равнодушным. Таким голосом только отказы нахальным заезжим купцам в льготных торговых условиях озвучивать.
— Даю тебе час чтобы убраться из Серого Камня. Не успеешь — спущу собак. И сутки, чтобы покинуть пределы баронства. Через двадцать четыре часа ты будешь объявлена вне закона. Пошла вон.
Джейн (или Махарани? — я ХЗ) неверяще раскрыла рот, потом заглянула в написанное и побледнела.
Подскочила к Вове, потрясая перед его лицом своим тощим кулачком, в которым был зажат заветный свиток. Рот её широко судорожно раскрывался, набирая воздуха. Я успела поморщиться в ожидании пронзительного визга, но тут Вова всё-таки рявкнул:
— ПОШЛА!!! ВОН!!!
И она побежала.
Пару минут мы сидели в неподвижно, пока не затихли отголоски мечущегося в перекрытиях дрожащего эха.
Потом я встала, подошла к мужу и обняла, прижала его голову к своей груди. О, боги… зачем ему все эти стрессы, других, что ли, мало?
Я поцеловала его в макушку. Прижалась щекой. Бедный мой мужик… Что он там такое написал, что девка аж с лица спа́ла? Спрашивать не хотелось, лишний раз рану колупать…
— Мне, конечно, приятно, — вдруг сказал муж, — но волнуешься ты зря. Всё, что могло болеть, отболело сто лет назад.
Я внимательно посмотрела на него. А ведь не врёт! С любопытством спросила:
— А что ты ей такого написал?
Вова пожал плечами:
— Обычный дипломатический ответ: «Белый Ворон не имеет никакого отношения к этой женщине. Пусть делает что хочет».
Вполне нейтрально, однако же…
— Сурово. Пролетит, по ходу дела, она с таким «благословением».
— К нам это какое отношение имеет? Эта женщина нам никто. Чужая.
Ну… так-то, да. Я вздохнула, и в животе синхронно отозвалось тихим урчанием. Вот всегда у меня так, когда психую. Это Вовка со своей дипломатией наловчился быть как танк, а я, наверное, и за тыщу лет не научусь…
— А пошли чай попьём? Нервы успокоим. Валя там пирогов с персиками напекла…
— А с мясом?
— И с мясом, конечно, тоже.
Чего это я? Мясо рулит! Это нам, девочкам, персики…
24. ЭКСКУРСИЯ? СЕРЬЕЗНО?
НУ, БРАГИ…
Несмотря на все пироги, вечер получился грустный. И дела не делались, и из рук у меня всё падало. Даже записи как-то не писались, а казалось бы…
Даже новенькие монетки — имперские сто рублей — отчеканенные в новой мастерской (с нашими с Вовкой рожами в профиль вместо орла!) и представленные нам для обобрения* особо не радовали.
*ага, от слова бобры
— Скуча-а-аете, да-а?
— Браги! — подскочили мы с Вовой синхронно.
— Щас я вас… развлеку. Экскурсия! — объявил Браги. И таинственно добавил. — Уника-альная.
— М-м, а кто заказал?
— Девочки попросили, — свою лаконичность Браги подкреплял широкими жестами, и у меня закралось некоторое подозрение, что он таки немного навеселе. Да и пофиг! Рядом с ним начал раскрываться
