уже не спущусь. До вечера, до ужина. Что ж, потянем интригу.
Я забрала фотографию и отправилась к себе.
До обеда человек борется с голодом, а после обеда со сном. Мне пришлось испытать на себе всю силу этой поговорки. Впрочем, силы во мне было мало, и сон победил. А я не стала ему сопротивляться.
Я лежала в постели и путалась в обрывках мыслей насчёт того, есть ли старому херру двести лет или нет, и так ли уж херрый стар? «Стар, стар, суперстар», — пришёл на ум даже не старый, а прямо-таки древний анекдот.
Во сне я оказалась графиней. И мы со всей челядью заклеивали окна в замке, словно в деревне у бабушки. Мы прокладывали подоконники ватой, будто снегом, клали на неё новогодние игрушки, вставляли дополнительные рамы и проклеивали их узкими полосками ткани, которые мочили в мыльной воде. К приезду графа мы не успевали заклеить большое витражное окно. Витраж занимал весь стеной проём, от пола до потолка. Я не знала, как к нему подступиться, класть ли вату, и какие игрушки будут уместны к картине. На картине было изображено сожжение ведьмы. Худенькая темноволосая женщина была привязана к высокому черному столбу. Колени её скрывали вязанки хвороста. К столбу спешил толстый монах, в руке он нёс факел. Женщина выворачивала руки, пытаясь освободиться от верёвок. Она что-то говорила мне, я не могла понять. "Я не слышу", — ветер относил звуки в сторону. "Ты будешь проклята!" — крикнула ведьма. "За что?" — я выронила мыльные тряпки из рук. Тут сзади подошла бабушка: "Вот неумёха!" — она ловко вставила раму с тёмным стеклом. Ведьма исчезла. Мы справились.
Граф со своей свитой вернулся с охоты. Я бросилась к нему навстречу. За мной бежали четверо наших ребятишек. Граф остановил меня жестом и показал на детей. "Зачем же ты так, Кисуля? — сказал он голосом Стаса. — Мы сами ещё дети". Стас покачал головой и отвернулся. Светка выглядывала из-за его плеча и снисходительно улыбалась. А Китосик вдруг превратился в большого и толстого пацана. Он лез ко мне на руки и бормотал: "Мама Кисуля! Мама Кисуля!" От него разило перегаром, изо рта текли слюни. Я отпихивала его, а он всё лез и лез. Тут я проснулась.
Глава 40
Проснулась я не совсем сразу и долго ещё не могла понять, где нахожусь. А может, это мозг специально отключился от перегрузок последних дней.
Ключи я спрятала под подушку. В замке всё исчезало, появлялось и трансформировалось с такой скоростью, что я за всем этим едва поспевала. В общем надо было ухо держать востро. Чтобы не попасть в просак. Блин! Вот я уже какими-то бабушкиными словами заговорила.
Хотя и не говорила моя бабушка такими словами.
— Эй! Моё второе! Где ты там? Как думаешь, на ужин идти? Или ждать пока сюда его принесут? Что молчишь? Обещала не разговаривать с тобой? Не будешь ерунду болтать.
Обиделось. Ну, молчи, чёрт с тобой. Только не вздумай вылезти, когда твоей левой пятке захочется. Выхватишь по полной.
Телефон не показывал ни одной палки. Я решила ужинать в лучших традициях высшего общества. Включила свет. Вывернула сумочку на постель. Для глаз решила взять блестящие чёрные тени, получится настоящий "смоки айз". Губы у меня будут вишнёвые.
Подняла, уложила волосы. Немного блестящего лака. Стрелки. Чёрное коктейльное платье.
— Теперь держитесь! Кто? Все!
Стальные шпильки били в каменный пол.
В каминном зале сменили блюда. За окнами было темно. Повсюду горели свечи, или это были лампочки в виде свечей.
«Готичненько! Интересно, куда они определяют несъеденные мной обеды и завтраки? Уносят поросят кормить? Этак можно целую свиноферму содержать. Зачем они столько готовят? Нашла о чём думать. А о чём я должна думать? — я подошла к камину. — Конечно, о моём сегодняшнем госте. Странно. Мой лохматый купидон, повиляв задом, спрятался в часовом механизме. А вот на смену ему так никто и не пришёл. Как же так? Неужели всё кончилось? Призраков в замке больше не будет? И для кого тогда весь мой наряд?»
Я заглянула в проём, из которого выходили фигурки. Там кто-то был.
«Чёрт! Опять оставила телефон в номере. Фонарик был бы сейчас как нельзя кстати». Я попыталась заглянуть дальше. Темнота и неясные очертания вытянутых рук. Я загораживала головой освещение. К тому же мне приходилось тянуться на цыпочках, под дурацким углом. Снять часы с камина было нереально. Они либо весили не пойми сколько, либо были приклеены к полке. Я подвинула стул, забралась на него и нагнулась к часам. Так было значительно лучше. Фигурка гостя была там. Одетая в светло-синий камзол, она словно пряталась от меня за углом. Часы как-то странно клокотали. Тут до меня дошло, что фигурка могла зацепиться за что-то. Поэтому она и не двигалась. Я засунула палец в проём и попыталась её пошевелить. Вроде пошла.
Нет, палец скользнул по мягкой ткани, фигурка встала на прежнее место. Второй раз я засунула туда два пальца, потянула её на себя, она почти поддалась, но снова выскочила из руки. Ах, так! Второй рукой я попыталась оттянуть край проёма. Тянула не сильно, боялась оторвать стенку. Я так увлеклась своим делом, и мне казалось — ещё чуть-чуть и…
— Вам помочь?
От неожиданности я потеряла равновесие. Схватилась за фигурку в часах, там что-то щёлкнуло, и я полетела со стула.
Не успев подумать о том, как меня на вертолёте повезут в инсбрукскую травму, я оказалась в крепких мужских руках. Костюм домино, маска. Откуда он взялся? Конечно, когда я чем-то занята, я не вижу и не слышу ничего вокруг, но не до такой же степени. Мой арлекин крепко сжимал меня в руках. Горячее дыхание его пахло сандалом и обжигало шею. Чёрные глаза из-под маски буквально поедали меня. Мне стало неловко под его жадным взглядом. Я чувствовала себя будто голой.
— Инсбрукская травма сегодня останется без меня, — пробормотала я первое, что пришло на ум.
— Что? — не понял он.
Я не успела ответить. В часах что-то щёлкнуло ещё раз. Из проёма, раскачиваясь, вышел деревянный арлекин. Он дурашливо поклонился в пояс и принял вторую позицию.
Может быть я просто ещё не проснулась?
В зале заиграла музыка. Сначала тихо — вступление. Потом уже громче. Танго? Неужели? Арлекин поставил меня на пол. Да что там поставил — бросил. Я едва ноги успела выпрямить. Сердце заколотилось. Он обошёл вокруг, проведя по мне ладонью, так бесцеремонно, будто
