пожелала фройляйн!
— Какого чёрта вы заперли дверь?! — я распалила себя до такой степени, что возмущение было вполне настоящим.
— Фройляйн должна меня простить, но я двери не запирал.
— Я что, идиотка? — эта старая сволочь врала мне прямо в глаза.
— Давайте посмотрим, — предложил старый херр.
Широкими шагами он направился к часовой зале. Я едва поспевала за ним. Если бы не фотография, я была бы в полном предвкушении своего превосходства. Не запирал он! Поглядите! Теперь я была уверена, что половина чудес в этом замке происходит по вине склероза старого херра. Забыл там, положил не туда — чудо? Ага, расчудесное! Конечно, легче поверить в какое-нибудь колдовство, чем в собственную забывчивость. Погоди, я ещё до этих учётных книг доберусь. По-любому объяснение гораздо проще того, что я себе накрутила. Приходит дворецкий мой вечером, когда все дела переделал и сидит сочиняет все эти учётно-отчётные. А что, вполне себе безобидное хобби.
Тем временем дворецкий подошёл к двери, которая стоила мне синяков и порванного халата. И — вуаля! — распахнул её. Он даже ручку не крутил. Раз и всё! Лёгким движением руки, как говорится.
— Клянусь, фройляйн, я её не запирал.
Мог бы ничего не говорить. Выставил меня идиоткой перед всеми моими нарисованными гостями. Что, фрау Заурих? Довольны? Будет о чём рассказать кузинам? Едьте уже отсюда. Сил на вас нет смотреть. И барона Штангенциркуля с собой заберите. Пусть уж он лучше вам мозг выносит.
Дворецкому я ничего не ответила. Много чести. С гордо поднятой головой я прошагала к центру стола. Ведь это я хозяйка замка. За всё «уплочено», как говорит Китосик. А потому могу заметить открытую дверь, могу не заметить, могу вообще её с чем-нибудь перепутать. Ваше дело — мне обед вовремя подавать.
Обед. Кстати, обед был уже подан. Никаких ассоциаций с завтраком, который я разглядывала в замочную скважину. Там были разложены по тарелочкам бисквиты или меренги, много разных фруктов. Кофе в кофейнике. И, по-моему, жареные колбаски. Теперь же в супнице стоял бульон, я сняла крышку и убедилась, что он не чрезмерно жирный. Что он не сдобрен обильно крупно нарезанным шпеком. Впрочем, шпеккнёдли на любой австрийский вкус располагались горкой на отдельной тарелке. Две отбивные под грибным соусом были настолько огромны, что из каждой из них я могла бы сделать тирольскую маску для сухой и проблемной кожи на всё лицо. И их края ещё висели бы до моего затылка. Ну, не съем я столько! Как вам ещё объяснить? В общем, сколько съем, столько съем. Я села в центре. Дворецкого на этот раз к столу не звала.
— Херр Михель.
— Фройляйн что-то изволит?
— Изволит, — я потянулась к супнице.
Дворецкий перехватил мою тарелку и налил бульон.
— Спасибо, конечно, но я хотела спросить. Вы разыграть меня решили? Пришли, накрыли обед, а потом такой, типа — фокус! Дёрнул за верёвочку, дверь и открылась.
— Подготовка стола к обеду не входит в обязанности дворецкого. Я этим не занимаюсь, — старый херр отошёл в сторону и встал, готовый услужить мне по первой же просьбе.
— Но кто же тогда накрывал?
Глава 39
— Если фройляйн не нравится обед, она всегда может заказать то, что пожелает.
— Чёрной икры и русской водки, например? И непременно в письменном виде?
— Фройляйн следует быть умереннее в желаниях, — порекомендовал дворецкий.
— С доставкой проблемы?
Он не ответил.
— Я пошутила, херр Михель, — может, я, действительно, зря на него наезжаю. Мне сейчас не издеваться над ним нужно, а выведать все секреты.
— Я понял.
— У вас прекрасная кухня. Жирновато немного, но в целом мне нравится.
— Спасибо.
— Было бы неплохо нам прогуляться вдвоём, — я ела горячий бульон, но к шпеккнёдлям даже не притронулась. — Вы бы рассказывали мне про замок. Про то, как здесь всё изменилось за последние двести лет.
Я очень внимательно наблюдала за старым херром. Но ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Фройляйн должна понимать, что я очень занят.
— Фройляйн понимает, — я встала и подошла к нему. — Труженик вы мой. Невидимого фронта.
— Какого фронта? — не понял старый херр.
— Выражение такое, — пояснила я. — Употреблялось в СССР. Мама рассказывала.
Я подошла к нему вплотную.
— Что вы хотите? — голос дворецкого задрожал. Неужели он так испугался за свою двухсотлетнюю невинность.
— Отпустить хочу вас, — мне его невинность что шла, что ехала. — Супчика в тарелочку я себе, пожалуй, и сама налью. Справлюсь. Вас, похоже, ждут серьёзные дела.
— Да, да, фройляйн. Я вынужден… мне очень надо…
— Идите. Без лишних слов, — велела я.
Он поклонился и направился к двери.
— А, впрочем, стойте!
Он замер. Только шаг и успел сделать.
— Я беру у вас ключи!
И лёгким движением руки я вытащила у него из кармана связку.
— Вы так не можете! — попробовал возмутиться старый херр.
— Ещё как могу! — заверила его я. — Плохо вы меня знаете!
— Но…
— Идите. Идите, — попросила я уже более дружелюбно. — А то мало ли что вы тут ещё забудете открыть.
Дворецкий ушёл. Я вернулась на место, налила вина в бокал. Поставила на стол фотографию.
— Добрая наивная девочка, — фотка немного помялась, но как улика годилась ещё вполне. — За тебя, Кисуля.
Когда с обедом было покончено, я осмотрелась по сторонам. Что там у них предусмотрено из развлечений? Струнный квартет под управлением юного гения Моцарта? Прекрасно. Крошка Амадеус в не по возрасту огромном парике стоит на стульчике и дирижирует маленькой палочкой. Ножонка в туфле с фигурной пряжкой, волнуясь, отбивает такт. У вас в двадцать первом, наверное, такая музыка, что нам до неё расти и расти. Да, действительно, вам никогда не понять блеяния про маршрутку и гундосых кальянных рэперов. Между нашими культурами — пропасть.
«Ворчишь? Ворчание — признак приближающейся старости».
— Кто это у нас тут? Внутренний голос? То есть, когда я умирала от страха, ты там шахматные партии разбирал втихушку, а теперь выполз? Засунься обратно! Я с тобой больше не разговариваю.
И чтобы подчеркнуть своё равнодушие, я встала из-за стола и повернулась к камину.
Часы! Как же я могла забыть про них? Карлик в шутовском колпаке вежливо кланялся мне, перед тем как исчезнуть. Новая фигурка ещё не вышла. Я попыталась заглянуть в дверцу, откуда появлялись мои ночные гости, но там ничего не было видно. Какой-то силуэт. Руки, ноги и больше ничего. Может сходить наверх за фонариком. Но после обеда лишних движений делать было неохота.
Идти наверх было, конечно, надо, но я понимала, что вниз я
