— Дура, — в сердцах молвил Богша. — Не о себе пекусь, о тебе, мстявая.
Новица по обыкновению молчала и слушала. Вроде и тут она, а вроде и нет. Сидела на лавке, уронив руки на колени ладонями вверх, и смотрела в окно бездумно, словно любовалась солнцем закатным.
— Знаю, дядька… Не могу, никак не могу. Пойми ты, не простят мне родные мои. Не смогут в нави упокоиться, пока топчет землю обидчик. Сколь дён во сне вижу их. Матушку бледную, отца битого. Больно им, слышишь? Больно и тяжко! — голос ее взвился, прижал правдой так, что дышать стало трудно.
Богша уселся на лавку, провел ладонью широкой по лицу, но тревоги тем не смахнул. Видно было, что от правдивых слов последней из Лутаков сделалось ему еще горше.
— Уезжай, Богша. Мы с Нельгой уж сами, — Новица говорила тихо, но внятно. — Я уже который день в дому у Новиков подвизалась. То в девичьей поверчусь, то у печи потопчусь. Привыкли. Как притекут Военег с дружинниками, так мы с Нельгой и пойдем помочь по-родственному. А там уж травку подсыплем. Хучь в бражку, хучь в квас. Сдохнут, все сдохнут! Кровавым потом изойдут и в корчах в навь отправятся! За все помстим!
Закричала вдовица безумная, забилась. Нельга сей миг подсела к ней, обняла, утешила. А сама на Богшу глядела, мол, пойми — ей плохо, так и мне не лучше.
— Будя. Спать давайте. Утресь все инако видится, — Богша снова тяжко вздохнул. — Ежели упертые такие, то и пёс с вами. Да и со мной. Более о том говорить не стану, и ответ все трое держать будем. Не кину, не оставлю. Делайте, как знаете, а я как сам разумею. Травы подсыпьте, и тикайте. С холопами тем днем разочтусь и отпущу с подворья. А мы побежим. Выйдет, не выйдет — то светлые боги решат.
С теми словами встал и пошел к себе в малую гридницу, в которой спал в те дни, когда приезжал с заимки.
Нельга еще малое время посидела, обняв Новицу, а уж потом и спать ее уложила: укрыла шкурой, косы подобрала, поцеловала страдалицу в лоб. Сама же спать не легла, не могла себя унять. Походила по гриднице, да и вышла во двор.
Долго смотрела с крылечка на темнеющее небо, на звезды, что усыпали его щедро, да слезы лила: по себе, неудачливой, по яви, по Тише и по Некрасу…
Стоило подумать о купце молодом, так соль-то на щеках сама собой высохла, не иначе румянец спалил без остатка. Сей миг захотелось кинуть все и бежать далеко-далеко! По темному лугу, к Старовешенскому ключу, а там за дальние реки, высокие берега. Подальше от Военега, от помщения и близкой смерти. Сдержала себя, скрепила. Вернулась в домок, выпила свежей водицы из кадки и улеглась на лавку. Уснуть скоро и не чаяла, а уснулось и во сне привиделось.
Шла Нельга по узкой тропе, любовалась на синее небушко, на траву зеленую и высокую. Ноги несли легко и вольно. С одной стороны Свирка блестела — светлая, тихая. С другой Молог — темный и грозный. Нес он воды свои мутные быстро, будто спешил куда-то. Нельга и засмотрелась. Вода в реке черной сделалась, забурлила, забилась о высокие берега, подточила землю, смыла тропку. Нельга и крикнуть не успела, как полетела в Молог, упала на самое дно.
А там муторно, скверно! Трава речная руки-ноги оплела, к солнцу, к яви не пускала. Ни вздохнуть, ни на помощь позвать.
От страха Нельга забилась, руками в воде замолотила и крикнула то, что на ум вскочило:
— Некрас!
И явился! Взял за руку холодными пальцами и вмиг обратился в змея — большого, гладкого. Оплёл Нельгу крепко, как та трава, не пускал от себя, обвивался, сжимал туго.
— Нелюшка, проснись. Ты чего пужаешь-то? — Новица стояла возле лавки: косы темные, рубаха белая.
— Макошь пресветлая… — Нельга вздохнула, смахнула со лба пот. — Сон дурной, Веечка. Дурной. К смерти близкой. Ты не боишься ли, ответь мне? Помоги!
Новица обняла девушку, к себе прижала:
— Убить не боюсь, Медвяна. Боюсь остаться в яви и разуметь, что псы эти землю сапожищами топчут. Над людьми измываются. Не одна я под толпой мужиков-то повалялась. Свезло, что ты рядом была, ослабонила. Ведь издохла бы, как собака болезная на полу в бабкиной избёнке.
Завыли обе: одна по жизни слёзы лила, другая от жизни рыдала.
— Будя… Все уж решили. Ты, Медвянушка, вставай. Утричай и сиди себе спокойнёхонько. Сил надобно набраться. Можа еще и свезет? Сбежишь раньше, чем поймут кто извёл пса-то Рудного? — Новица утерла слезы рукавом бабьей рубахи и пошла к столу.
Нельга встала тяжко, через силу взялсь умыться, а вслед за тем и косу плести. Метала косищу долгонько, словно тяжкую работу делала.
Ложкой возила по миске с кашей, к хлебу утреннему и не притронулась. Не заметила, как Новица ушла из дома. Так бы и сидела в мути и раздумьях, если бы не топот на крыльце, не громкий голос девичий:
— Нельга! Нельга, ты тут ли? — в гридницу влетела холопка Новиков.
— Что ты, Зоя? Случилось чего? У Рознега беда в дому?
— Нет. Тихо все, — Зояйка отдышалась, прислонилась к стене. — Бают, что Тихомирка Голода на Дурной тропе оступился. Супротив Зуевского бора. Ох, упрела бежамши. Нельга, ты ежели чего, беги опричь улиц. Всяко быстрее.
Нельга уже и не слушала, подхватилась и вон из дома! Неслась, как дурная. Все враз позабыла — обиду на парня, слова его, и то, что сильничать хотел. Ведь Тиша упал!
Ноги быстрые донесли легко до Друной-то тропы. Берег крутой, дорожка узкая, кривая — того и гляди вниз полетишь. Остановилась только тогда, когда поняла — пусто на тропе-то, нет никого. Сосны высокие верхушками небо скребут, запах дурманный, смолистый, шёпоток глубоких вод Молога и тишина звенящая.
— Быстро ты, — голос Цветавы. — Все еще Тишку любишь? Вона как. Одного привечаешь, а с другим милуешься?
Нельга огляделась и наткнулась на злой взгляд красивых синих глаз Рознеговны.
— Цветава, ты как тут? Что стряслось-то?
— Дура. Что стряслось, спрашиваешь? А то! Обманула я тебя, змея. Сей миг за все мне ответишь. За то, что жениха увела, за жадность свою к чужому-то злату. Тварь пришлая! — Цветава наступала, сверкала очами, сжимала кулаки.
— Опомнись. Никого я не уводила, — Нельга двинулась от дурной девки, но далече не ушла, поняла, что за спиной стоит кто-то.
Обернулась и увидела Зойку. Та дышала тяжко, видно бежала следом, да Нельга в испуге своем не приметила.
— Куда собралась? — холопка растянула губы в улыбке опасной. — Слыхала, что хозяйка моя говорит? За все ответишь.
Шагнула к Нельге и крепко за косу прихватила. Цветава тоже на месте не стояла, подлетела и вцепилась в руки — не оторвешь. Нельга и озлилась. Отпихнула красавицу, дернулась от Зойки, да та сильная, не вырваться.
— Пусти! Пусти, кому сказала! — и ногой ее по ноге.
Та взвыла, руки-то разжала, а Нельге того и надобно. Отскочила на шаг, а там уж Цветава. Так и ее Нельга не постеснялась толкнуть. Вот и пыхтели три девки на узкой тропе, царапались и ругались.
