я чем, по-твоему, занят? Иди, ешь, тебе там уже борщ налит, а я пошёл.
Секунд-майор успел съесть и борщ, и лично добытую Алексеем на кухне курицу, и уже гудел на ушко Софье что-то такое, отчего она розовела и ёжилась, а домовой всё не возвращался.
Наконец, когда Верещагин начал волноваться всерьёз, небольшая фигурка со встопорщенной бородой возникла на обеденном столе.
— Исправляют, — сказал Аркадий Феофилактович. — И это… Хозяин, ты иди, инспектора впусти, я тогда всем сразу всё и расскажу. Новости у меня есть. Информация, вот.
Глеб Никонов и в самом деле стоял у двери, оглядывая призрачно-тёмный переулок.
— Тут что, фонарщики забастовали? — спросил он.
— Да я и сам пока не понял, в чем дело! Ты поднимайся, Аркадий тебе борща нальёт, а потом у нас большая программа.
— Да ну?
— Точно! Первым пунктом доклад домового о причинах незажжения фонарей на вверенной территории, а потом слегка о моей и о твоей добыче за сегодня.
Когда инспектор с борщом и пирогами угнездился за столом, Аркадий Феофилактович откашлялся и смущённо покраснел.
— Это… значит… В десятом доме домовой, Кузьма его звать…
— Десятый по Селивёрстову? — переспросил Бахтин.
— Ага. Доходный дом, пятиэтажный. Так вот, у Кузьмы каморка в мансарде, окнами как раз на тот, снесённый… не к ночи будь помянут…
— А фонари-то тут при чём? — не выдержал Макс.
— Чш-ш-ш! Не сбивай докладчика, — шикнул на него Алекс, а секунд-майор так посмотрел, что мальчик спрятался в тень.
— Я ж и говорю: с сегодняшнего вечера неделю по фонарям Кузьма дежурить должен! А он из дому выходить отказывается, в каморку свою забился, одеялом укрылся с головой и того… дрожит. Старшие не уследили, что его больше недели не видно, вот освещение вовремя и не зажгли.
— Так чего ж он испугался-то, твой Кузьма? — лениво поинтересовался Суржиков.
— Погоди-погоди, — сказала вдруг Софья. — Сколько, говоришь, твой приятель выходить отказывается? Неделю?
— Больше даже, восемь дней, — домового отпустило, нервничать он перестал и со стола исчез, откликаясь на реплики то из кухни, то с подоконника, то из коридора.
— Восемь дней, Алекс, — Софья встала и прошлась по комнате. — Неделю назад обнаружили тела, а убийство когда произошло?
— Второе — двадцать седьмого апреля ночью, — ответил Никонов и осёкся. — Погоди, то есть, этот самый Кузьма видел убийцу и так напугался, что перестал выходить? Аркадий, так?
— Так, — подтвердили с подоконника.
— Получается, у нас есть свидетель? — инспектор поперхнулся и замолчал.
— Расспросить его надо, немедленно! — вскочил с места Влад.
— Нельзя! — заорал домовой и прыгнул на середину стола, под лампу.
— Тише, тише, — негромко произнёс Алекс, щёлкая пальцами и запуская лёгонькое заклинание спокойствия. — Всё обсудим, и господин секунд-майор решит, как действовать, когда и кому. Аркадий Феофилактович, прошу, поясни, что именно нельзя и почему?
— Нельзя сегодня Кузьму расспрашивать. Он темноты теперь боится…
— Под одеялом сидит, — фыркнул Суржиков.
— А и под одеялом! — строго ответила ему Софья. — Отличный способ защиты от наведённых страхов. Вот представь себе, что ты ростом с Аркадия, магии в тебе ни на грош, и ничего ты человеку сделать не можешь! А потом и поспорь сам с собой, как наш храбрец!
— Ну, насчёт магии ни на грош, это ты, матушка, не совсем права, можем кое-что, — пробормотал польщённый домовой. — А к Кузьме надо завтра утром идти, раненько, как солнце встанет. Потому как в полдень старшины наши его в деревню… это… транспортируют. На поправку здоровья.
— Как солнце встанет — это значит, в пять утра? — уточнил Алекс.
— Точно, — кивнул Аркадий. — И вот ещё что, он не со всяким разговаривать станет…
— В смысле? — переспросил инспектор.
— С тобой так точно не станет, — отрезал домовой. — Вид у тебя несолидный, и характер шебутной. Беролаку бы пойти?…
И он с интересом посмотрел на Бахтина. Тот вздохнул, почесал в затылке и сказал:
— В пять утра? Вот чего я не люблю, так это вставать в такую рань…
Чай и сладкие пироги исчезли со стола, словно их и не было.
Душераздирающе зевая, ушёл Макс.
Секунд-майор, посмеиваясь и шепча что-то на ушко Софье, отправился её провожать.
— Вот прям будто через полгорода по самым опасным районам поведёт даму, — желчно усмехнулся Суржиков.
— Не ревнуй, — отмахнулся Алекс. — Тебе там всё равно не светило, как и мне. Да и Бахтину, как мне кажется, ничего не обломится. Пойдём в кабинет, что ли, обсудим добычу?
— Ну, ладно, эссе о Шекспире тебя потрясло, всего глубоко перепахало и что там ещё? Поменяло твои жизненные приоритеты! А список-то ты скопировал?
— Обижаешь, — повесил голову инспектор. — Вот так вот нахально и незамысловато обижаешь официальное лицо.
— Ты в это лицо съел такой ужин, что теперь три дня можешь не обедать! — пожал плечами Верещагин. — Так что никакие обиды до тебя просто не дойдут сейчас, через пузо не переползут.
— Боюсь даже представить себе эту картинку, — подхватил его помощник. — Обиды… переползают через пузо… откуда и куда?
— Пошли к Тёмному! — отмахнулся лениво Глеб. — Конечно, я скопировал список. Вот он!
Лист бумаги, красиво спланировав, лёг на письменный стол, и сыщики почти столкнулись лбами, заглядывая в него.
— Один? — с удивлением переспросил Алекс. — Один читатель спрашивал эту книгу?
— Вот именно, — инспектор воздел к небу палец. — Один-единственный. И уважаемый Хранитель сообщил мне все данные об этом любителе изящной словесности, в частности, то, что пользоваться библиотекой он мог только и исключительно по рекомендации двух преподавателей университета.
— И их имена?…
— На обороте страницы. Завтра я попытаюсь с ними всеми встретиться, но почти уверен, что это направление — тупиковое. Надо искать в деловых связях убитых, и трое моих коллег сейчас этим занимаются.
— То есть, ты хочешь сказать?…
— Да. Я — часть государственной машины, и действую в связке с другими её частями, деталями, Тьма побери, шестерёнками. Ты расследуешь в одиночку, и зачастую твоя работа более эффективна, но не в данном случае. Десятки связей, деловых, личных, дружеских и вражеских, сотни писем, чеков, накладных, ещё каких-то бухгалтерских бумаг… Твоя бывшая жена и её Оскар действительно влезли в чей-то хорошо налаженный бизнес, за что их и убрали. Мы уже практически вышли на заказчика убийства. Ещё день-два, и будет арест. Всё, точка, об этом деле на сегодня больше не говорим. Что у тебя?
Пару мгновений Верещагин молчал, пытаясь подавить иррациональную горечь. На что обижаться, на служебные инструкции? Но где-то внутри будто кусочек льда появился и колол.
— У меня… — проговорил он тихо. — У меня… Основные открытия сегодня сделал Влад, ему и слово.
Суржиков откашлялся, словно неловкость момента попала ему в горло и першила
