— Прекрати! — взорвалась я. — Луи умер!
— Луи?
— Луи Виньо… Отец Мелани… — И тут же потекли слезы.
— Господи! Бедная моя девочка! — Нестор обогнул стол, обнял меня сзади, поцеловал волосы. Я чувствовала его дыхание, а от его забинтованных рук пахло лекарством, как от Луи…
— Отойди! Не трогай! — Как он смеет пахнуть так же, как Луи… — Не прикасайся ко мне!
— Извини.
Нестор отстранился; я уронила голову на стол, закрылась руками и зарыдала в голос.
— Бедная моя девочка, — повторил он. — Я хоть что-то могу для тебя сделать? — И, неуклюже погладив меня по спине, снова поцеловал волосы.
— Ничего, Нестор! Ничего! Никто не может ничего сделать! Лучше бы умерла я!
— Нет, я. Правда, Надин. Я думал об этом сегодня ночью. Вы счастливы втроем. Я лишний. Почему я не разбился?
— Это не смешно, Нестор. — Я подняла голову, он сидел за столом напротив меня. — Это жестоко!
— Бедная моя девочка, я совсем не шучу! — Он грустно покачал головой. — Но хотя бы эти два месяца вы были счастливы? Я же понял, той ночью ты делала выбор. Не в мою пользу. Он ведь лучше меня…
— Лучше… — Я кусала губы, подбирая слова. — Он лучше всех! Но той ночью я еще этого не знала, а потом его ранили из-за моей дурацкой рукописи… Два месяца он провел в больнице! И должен был выписаться только вчера. А он договорился, вышел на день раньше. Из-за меня! И тут ты угодил в аварию. И мы помчались к тебе. Сразу! Он едва успел войти в дом!
— Надин, открой, пожалуйста, вино. — Нестор кивнул в сторону полок, где хранились бутылки. — Или из холодильника возьми, там кроме вина есть открытая бутылка финской водки. Извини, я бы сам, но… — Он беспомощно развел забинтованными руками. — И дай мне сигарету. Я чуть не свихнулся в больнице без курева за эти два дня! Или, знаешь, если нетрудно, лучше трубку.
Я открыла и налила вино, вставила в бокал Нестора соломинку, принесла трубку. Простые действия возвращали к зыбкой действительности, но, набивая трубку, я не удержалась.
— Луи тоже курил трубку. Ты — его любимый писатель. Может быть, он хотел походить на тебя.
— Надин, не надо философствовать, — основательно затянувшись, попросил Нестор. — Выпей вина. А может быть, хочешь есть? Давай закажем пиццу по телефону? Или позвоним в какой-нибудь ресторан? Что-нибудь поприличнее?
— Боже мой, ты вдруг стал как Мелани. — Я залпом осушила стакан. — Она все время беспокоится, не голодна ли я.
— Мелани… — задумчиво произнес Нестор. — Мелани… — И улыбнулся, глядя взглядом туда.
— Мелани так хотела, чтобы у нас с Луи был ребенок. Знаешь, она не спала и слушала, когда прилетит ангел. Она считает, что детей приносит специальный ангел. Ангел любви! Он прилетает, когда влюбленные… А мы ничего не делали, просто лежали, обнявшись… Так и уснули… И это была единственная ночь, когда мы с Луи спали вместе. Я так боялась: как же мы будем спать вместе, когда за дверью Мелани? Но никакого секса было не надо. Оказывается, ничего не надо, когда… Когда счастье полноты! Он был такой нежный… Такой нежный… Господи, зачем же я это рассказываю тебе! — Я почувствовала, как по моему лицу опять текут слезы. Или они все время текли, как у Элис, когда она рассказывала про Луи? — Зачем тебе это знать, Нестор? Я ведь мучаю тебя! Зачем ты меня не остановил?
— «Нежный, как память»… — не сразу произнес он, заставив меня вздрогнуть: название книги стихов Аполлинера!
— Мистика, — шмыгая носом, сказала я. — Как хочешь, но это мистика! Это наказание! За то, что я не назвала роман похоже — «Нежная память», а коммерчески — «Капли отцовской крови», и с Луи это произошло! Я напророчила! Но не капли, а…
— Перестань, Надин. — Нестор потянулся ко мне через стол и забинтованными руками вытер мои слезы. — Пожалуйста!
Мне стало еще хуже: бинты ведь пахли, как бинты Луи…
— Ты ни в чем не виновата, Надин.
— А кто виноват? Элис? Да, Элис считает, что виновата она!
Я вдруг очень отчетливо увидела вчерашнюю Элис: в глупом цветастом платье с трясущимися руками и потоками слез на щеках. И услышала ее голос, тот, чужой, которым она вчера рассказывала мне о Луи.
Рассказ Эллис
Я бежала к свой машине, когда рядом тормознул Луи.
— Привет! Ты куда? — спросил он, распахивая дверцу.
— Салют! А ты чего так рано? — Я подошла, он выбрался наружу и захлопнул дверцу. — Я не жду тебя раньше часа. Управился уже с перевязкой?
— Успеется! — Он махнул рукой. — Пошли, поздороваюсь с ребятами. Прошу, дорогая. — Он подставил мне руку кренделем, он всегда зовет меня «дорогая».
— Иди без меня, — сказала я. — Мне нужно сгонять на один адрес. Соседи позвонили, семейная ссора. Я мигом.
— А почему ты одна? Без Мишеля? — Мишель — это мой напарник на время отсутствия Луи. — Без бронежилета? Ты проверила: у них не зарегистрировано оружие?
— Перестань, — сказала я. — Какое еще оружие? Это в тридцать пятом доме опять скандалит Кики. А Мишель у стоматолога, щеку разнесло до неба. Я, что, одна не утихомирю Кики?
— Кики? — удивился он. — Из тридцать пятого дома? Но ведь ее вроде года два как не было видно.
— Правильно, не было. Где-то шлялась. Только не два года, а считай три. Объявилась две недели назад и тиранит дочку, денег требует.
— Так дочка-то маленькая. — Он показал от земли на метр. — Лет десять. Откуда у нее деньги?
— Ты с неба упал, Луи? Это она ростом маленькая и пришепетывает от нервов. Ей уже тогда было совсем не десять, если сейчас, наверное, восемнадцать-девятнадцать. Да ты же ее знаешь! Она на углу в баре официанткой работает! Моник, такая мелкая, а в одной руке сразу по шесть кружек таскает. А может, и двадцать лет, можно посмотреть по картотеке. Наш Гийом одно время приударял за ней, ну Гийом Крюшо, которого в том году перевели в десятый округ.
— Так это дочь Кики? Надо же! А я и не знал. Конечно, я с ребятами редко хожу в бар. Но она вроде неплохая девчонка?
— Неплохая, — согласилась я. — Вот эта стерва Кики ее и мучает. Как снег на голову! Каждый вечер мордобой и скандал, а соседи теперь у них серьезные, прежние-то с Кики пили, а эти — чуть что нам звонят. Мне за эти две недели по вечерам к ним ездить уже до смерти надоело, так теперь, чувствую, будут по два раза на дню дергать. Мало мне без этой Кики проблем!
— Так посади ее за побои, жалко же Моник.
— Легко сказать «посади»! Думаешь, Моник напишет заявление на мать? Ха! Вся в синяках, а говорит, что с лестницы упала. Любит она свою мать!
— Ладно, дорогая, хватит болтать, поехали, — сказал Луи и шагнул к моей машине. — Я с ней поговорю, с Моник.
— Не придумывай, Луи, — возразила я. — Ты на бюллетене. Мне не нужно неприятностей из-за тебя.
