старухой.
Старуха хотела встать, но Эман удержал ее за плечо.
— Сиди, мамаша, места хватит.
— Да вы уж, милые мои, рядышком посидите, а я найду, где присесть.
Амина вскочила с места.
— Что ты, бабушка! Разве можно? Мы молодые, постоим.
— Ой, деточки мои, у меня сынок был, вот такой же добрый, да сослали его в Сибирь. Там и пропал. И сноха хорошая была, на тебя походила, — старуха кивнула на Амину.
Амина и Эман, переглянувшись, улыбнулись друг другу. Амина тут же прикрыла рот варежкой: не обиделась бы старуха, у которой таксе горе, на эти улыбки. Но та. видно, и не заметила. Утирая рукой набежавшие слезы, она продолжала рассказывать о сыне.
Немного погодя, когда Амина и Эман отошли в сторону, Эман спросил:
— Ты ее знаешь?
— Старуху-то? Вот посидели, поговорили и познакомились. У нее сына сослали на каторгу из-за того ученого, которого хотели в погребе сжечь.
Эман нахмурился, глаза у него сверкнули.
— Ох и струсил же тогда этот Эликов! Ха-ха!
— Когда?
— Ну, тогда, в Боярсоле.
— Откуда знаешь? Ведь тебя гам не было.
— Я его той ночью вез в город.
— Погоди, погоди, — Амина закусила губу.
— Что ты так удивилась?
— Погоди, — снова скаяяла Амина. — В тот вечер была свадьба в Луе. Помнишь?
— Еще бы мне не помнить, когда мою гармошку поломали.
— Да свою гармошку ты отдал Кудряшу, а сам… — в глазах Амины был укор.
— О чем ты? — Эман шагнул к девушке, хотел взять ее руки в свои, но она отстранилась:
— Я все ждала, когда ты мне сам все расскажешь…
— О чем я должен был рассказать?
— О том, как с другими гуляешь.
— Я?! Когда?
— В Луе, на свадьбе.
— Так ведь я же сказал: в ту ночь я возил того» Эликова.
— Как же твоя гармошка оказалась на свадьбе?
— Я ж тебе говорю: Эликова привезли из Боярсолы; ему нужно было ехать дальше, в город. Не моя была очередь, но начальник станции послал за мной. Я уж на свадьбу шел и как раз Кудряша по дороге встретил. Тут догоняет меня посыльный, мол, зовет тебя начальник срочно. Я думал, что ненадолго, отдал гармошку Кудряшу — и на станцию. А там ехать пришлось…
Амина, прислонившись к стене почты, молчала. В (прошлую ночь моросил дождь, он почти съел снег, тот, что еще остался, сейчас таял под горячими лучами солнца. Под карнизом воробьи распевают свои песни. На скворечнике, прибитом у избушки сторожа поет скворец, как будто горохом сыплет. Небо своими голубыми глазами ласкает просыпающуюся природу. В воздухе вовсю властвует весна.
— Что молчишь? Сердишься? — спросил Эман.
— Эман, теперь я… — начала было Амина, но тут к ним подошла старуха.
— Я хожу-хожу, ищу их, а они вот где! Почтовый начальник пришел, мне опять нет письма, совсем пропал мой сыночек…
— Не убивайся, бабушка, — сказал Эман, — издалека письма долго идут.
— Ты, бабушка, зайди к нам, — пригласила Амина.
— Как я пойду, твой отец, небось, и не узнает меня. Как женился на русской девушке, так позабыл нас, хотя мы родня. Последний раз был у нас лет двадцать назад.
— Не говори так. бабушка, отец тебя помнит, и мать тоже… Обязательно зайди! Знаешь, где наш дом?
— Знаю. Когда-то с твоим дедушкой Орлаем Иваном рядом жили. Небось, на — прежнем месте живете?
— На прежнем. Я бы проводила тебя, да надо на почту зайти: ждем письма от сестренки Насти.
— Я сама дойду, помню ваш двор, из ума пока не выжила.
Амина кивнула словоохотливой старухе и пошла к дверям почты. Но старуха остановила ее, кивнув на стоявшего в стороне Эмана:
— Твой муж?
— Нет, бабушка!
— Ну так дай тебе бог выйти за такого здорового и красивого парня.
Амине было сладко слушать эти слова, но она оказала смущенно:
— Ну тебя, бабушка, что ты такое говоришь!
— Чей он? Откуда?
— Из нашей деревни, Кугубая Орванче сын.
— Ну, спасибо что поговорила со мной, уважила старого человека. Прощай!
— А к нам не зайдешь?
— Зайти что ли, хоть перед смертью повидаться? — нерешительно проговорила старуха. — Пожалуй, зайду! Тогда до свидания… Где твой парень? Как его зовут? Хочу сказать и ему кое-что.
— Эман! — позвала Амина. — Иди сюда.
Амина ушла на почту, Эман подошел к старухе.
— Звала, бабушка?
— Звала.
— Наверное, я тебе понравился? — Эман засмеялся.
— Раньше и я вот такого же веселого парня любила. три года отказывала, потом за него замуж вышла…
— Что так не скоро? Ведь любила.
— А ты как думал? Это сейчас год погуляют и женятся…
— Многие женятся на девушке, которую и не видели никогда.
— Эх, сыночек, так-то и раньше бывало. Это мне посчастливилось. Уж как хотели родители выдать меня за сына богатого соседа, да только я не пошла.
— То-то и оно, что богатство мешает, — сказал Эман. — Бывает, что бедный парень полюбит девушку из богатой семьи…
Старуха спросила, хитро прищурившись!
— Ты, наверное, из бедных?
Эман смутился, поняв, что сболтнул лишнее.
— Не смущайся, — сказала старуха. — Бедность — молодцу не попрек. Я поговорю с Орлаем Кости.
— Погоди, бабушка, о чем ты станешь говорить с ним?
— Э, сынок, я хоть старая, да не слепая: все вижу.
— Что ты видишь?
— Вижу, что любите вы друг друга. Чего еще нужно? Сыграйте свадьбу и живите себе на здоровье.
— Легко сказать! Я ее отцу заикнуться о свадьбе не смею. Он богат, я беден…
— Ты, сынок, послушайся моего совета: не трусь и не отступайся. Разве Орлай Кости такой уж богач?
— Да ведь я только что не нищий!
— Ну уж, скажешь! Разве может быть нищим сын Кугубая Орванче?
— Разве ты меня знаешь?
— Я отца твоего знаю. Орванче Кугубай с моим мужем в солдатах вместе служил.
— Я, бабушка, может, хуже нищего…
— Отчего? В батраках что ли живешь?
— Ямщиком на станции.
— Что ж такого? Дело неплохое, стыдиться его не надо. А Кости я уговорю, это я умею, за свою жизнь, самое малое, тридцать девушек просватала.
— Правда?
— Не веришь, спроси у любого в Боярсоле. Меня там все знают, даже сопливые ребятишки… Ну, я пошла, теперь уж не миновать зайти к Орлаю Кости, — старуха взглянула на Эмана и добавила — За сватовство ни полотенца, ни чего другого мне не нужно, лучше тогда деньгами дашь… Если сын найдется, я ему денег пошлю. Небось, на чужбине голодает…
Она вытерла глаза кончиком платка и пошла на улицу. Эман остался стоять, призадумавшись.
Из дверей почты с письмом в руках вышла Амина.
— Где бабушка? — спросила она и, увидев старуху, побежала ее догонять.
Эман
