Эти два мероприятия до конца рассматриваемого периода служили образцом для свадеб в царском доме, которые теперь происходили в Петербурге, а не в Москве. Европейский облик нового города создавал более подходящий антураж для этих свадеб, так как русский двор стремился установить династические связи с другими дворами Северной Европы. Вслед за бракосочетанием Анны Ивановны с герцогом Курляндским, в 1716 г. ее сестра Екатерина Ивановна вышла замуж за герцога Мекленбургского, в 1725 г., вскоре после смерти своего отца, цесаревна Анна Петровна обвенчалась с герцогом Голштинским, а в 1737 г. Анна Леопольдовна вышла за герцога Брауншвейгского. Последние две свадьбы проходили в Петербурге495. В этот период особенно выделялась еще одна свадьба в царской семье – в 1745 г. великий князь Петр Федорович женился на принцессе Софии Ангальт-Цербстской, будущей Екатерине II. Императрица Елизавета выбрала Петра Федоровича своим наследником в конце 1742 г. и очень хотела обеспечить будущее династии при помощи его брака и потомства от него, так что эта свадьба имела огромное значение для русского двора496. Те же соображения играли роль и при заключении браков королевских наследников некоторых ведущих дворов Европы того времени: в Пруссии в 1733 г., в Англии и Священной Римской империи в 1736 г., в Швеции в 1744 г., во Франции в 1744 и 1747 гг.497 Свадьба российского великого князя в 1745 г. демонстрирует некоторые важные признаки освоения русским двором европейского придворного церемониала. В частности записки Санти, обер-церемониймейстера двора, содержат ценные сведения о том, как планировалась свадьба, – таких материалов о предыдущих свадьбах при петербургском дворе не существует. Вероятно, подготовка свадьбы великого князя началась всерьез после обращения его невесты в православие в Москве 28 июня 1744 г., когда она приняла имя Екатерины Алексеевны и титул великой княгини. В своих «Записках» Екатерина писала, что еще с весны 1745 г. начались приготовления к ее свадьбе498. 26 февраля в шесть часов вечера обер-церемониймейстер граф Санти и его заместитель, церемониймейстер Ф.П. Веселовский, встречались по этому поводу с графом А.П. Бестужевым-Рюминым у него дома. Императрица распорядилась, чтобы организация свадьбы основывалась на примере бракосочетания великой герцогини Анны Петровны (сестры императрицы и матери великого князя Петра Федоровича) с герцогом Гольштейн-Готторпским в мае 1725 г. Санти написал гофмаршалу Д.А. Шепелеву, чтобы тот запросил в Придворной конторе документы, относящиеся к этому событию. Но Шепелев ответил, что в конторе не имеется документов, восходящих ко времени этого бракосочетания, а поэтому Санти пришлось прибегнуть к устным воспоминаниям («des traditions orales») и составлять новый план на неопровержимых основаниях499. Затем этот план должна была критически рассмотреть Коллегия иностранных дел500.
Получившийся проект, поданный на рассмотрение в марте 1745 г., повлек за собой 14 «пунктов», или вопросов, требовавших решения императрицы. Эти пункты касались не только практических затруднений, но также важных вопросов протокола. Пункты практического свойства, как правило, требовали разъяснения вещественных сторон плана, таких как характер дорожных приготовлений, порядок следования экипажей царского семейства и их места относительно кареты императрицы. Еще один пункт касался рассадки членов императорской семьи на свадебном пиру, в особенности вопрос о том, куда посадить мать Екатерины и ее дядюшку, принца Августа. Санти предложил поместить их за отдельным столом напротив трона либо слева от него, по примеру рассадки гостей на коронации Екатерины I, сославшись при этом на славной памяти отца Елизаветы. Что касалось прочих участников торжества, то в десятом пункте шла речь о том, в каких экипажах должны ехать в процессии чины разных классов. Возникли вопросы, для кого положено запрягать шестерку лошадей, а для кого четверку, украшать ли золотом и серебром экипажи и ливреи, и сколько слуг полагается иметь каждому участнику. Этот пункт заодно говорил о том, что необходимо заблаговременно информировать приглашенных, чтобы они успели подготовиться501.
Вопросные пункты, относящиеся к свадебному протоколу, в целом свидетельствуют о том, что их авторов беспокоило, как это торжество будет восприниматься со стороны, и, в частности, как будет выглядеть Россия на фоне других европейских дворов. В течение трех дней накануне свадьбы о ней должны были публично объявлять два герольда в сопровождении трубачей и барабанщиков. На полях документа приписано, что этот пункт широко обсуждался в Коллегии иностранных дел, и, хотя Санти не сумел привести прецедента подобного оповещения в России, его сочли необходимым из-за присутствия в Петербурге многих послов и иностранных посланников. Седьмой пункт относительно выбора церкви для церемонии имел приписку на полях о том, что при других европейских дворах подобные венчания обычно проводятся в одной из королевских церквей. На пункт девятый, о том, кому следует нести шлейфы императрицы и великой княгини, означено, что при главных дворах Европы эту роль выполняют придворные дамы502. В заключительном пункте недвусмысленно сказано, что обычай, соблюдавшийся на свадьбе царевны Анны Петровны, когда невеста получала поздравления от гостей и подносила каждому бокал вина, сочтен неподходящим для этого случая. Как выразился Санти: «Этот обычай, хоть и древний, сохраняется большей частью у восточных и срединных народов Европы и весьма противен добрым обычаям при дворах Государей»503. Эта сторона подготовки к свадьбе показывает, что в России были знакомы с обычаями других европейских дворов и хотели поступать в согласии с ними. Сбор такого рода сведений со времен Петра I был возложен на Коллегию иностранных дел. И в целом привлечение этой Коллегии к оценке проекта Санти свидетельствовало о том, что двор стремился выглядеть за границей достойным образом.
