сощурил глаза, стараясь рассмотреть, не висит ли у охотника на боку подсумок или лифчик с запасными магазинами? Глаза заслезились, Шатков протер их пальцами — нет, вроде бы не висит.
Ожил пулеметчик, секанул короткой очередью по взгорку — видать, чувствовал, что Шатков находится здесь, — затих. Помощи из города Шатков мог не ждать — там, если услышат канонаду, решат: это упражняются военные, проводят учения или плановые стрельбы.
Охотник что-то высмотрел в темноте, засек, хотя Шатков ничем не выдал себя, и вдруг ловким, почти неприметным движением сдернул автомат со спины. В следующий миг не целясь, в упор дал очередь по взгорбку. Шатков едва успел вжаться в камни. Головой подтиснулся под Муллу. Охотник бил точно, Шатков услышал, как две пули угодили в Муллу, проткнули в нем что-то — в Мулле громко пикнуло раз и другой сердце и замолчало, а может, это было и не сердце — что-то другое не менее важное, может, это подавала голос его душа. Шатков отметил невольно: «Вот и конец человеку! Не я его убил в итоге, не я… Хоть этот-то грех на мне лежать не будет — Муллу добили свои».
Охотник дал еще одну очередь и вновь пуля бултыхнулась в нутре Муллы, в ответ на ее полоскание снова зажато пикнуло сердце этого разбойника… Или чего там — душа?
«Три пули — это уже перебор, двадцать два, как в игре в „очко“, — с неожиданной жалостью подумал о Мулле Шатков (афганец все-таки прошел то, что прошел и сам Шатков, вдоволь поел рыжей афганской земли). — Шансов задержаться на этом свете никаких, дорога только одна — на тот свет». Шатков по-прежнему не стрелял в охотника, ждал, когда тот подойдет поближе. Чем ближе — тем лучше.
Охотник, держа автомат в одной руке, сделал короткую перебежку, в несколько мигов достиг соседнего с взгорбком холма — точнее, не соседнего, а идущего за взгорбком вслед, хотя и чуть в сторону, но все равно в одном строю. От пулеметчика и вообще от своих охотника скрыла стенка взгорбка, охотник сделал короткий бросок вверх, на макушку холма, глянул оттуда на взгоробок и в ту же секунду увидел приподнявшегося из-за Муллы Шаткова.
Послать в Шаткова автоматную очередь охотник не успел — Шатков подсек его, за первым выстрелом сделал второй. Оба выстрела слились в один.
Автомат выпал из рук охотника и с грохотом ударился о камни, охотник, вскрикнув, вскинулся над холмом, повернулся к Шаткову спиной и медленно покатился вниз.
Прикрывая охотника, с той стороны площадки громыхнула пулеметная очередь, заставила взгорбок задрожать. Первая очередь была с надсадным воем, короткой, за ней последовала еще одна, длинная, пули прошли над взлобком, всадились в скальный отвес, выколотили из него несколько крупных камней, отозвались слезным стоном в стволах деревьев, в воздухе, в дорожной пыли, неожиданно начавшей мерцать, будто дорога была посыпана неким радиоактивным порошком.
Очередь оборвалась — то ли пулемет заело, то ли кончились патроны. Шатков плоско, почти пластаясь по взгорбку, перемахнул через Муллу, скатился вниз, перебежал к камням, среди которых валялся автомат, присел, пошарил руками, автомат надо было найти, пока пулеметчик не справился со своей машинкой и не начал палить снова, ведь если он начнет стрелять, то головы не даст поднять. Шатков шумно задышал, ощущая, как внутри рождается нехороший холодок — автомата не было.
Куда же он свалился? Ведь Шатков собственными ушами слышал железный стук — автомат упал в камни. Он подполз к лежавшему охотнику. Тот был жив, постанывал едва слышно. «Без сознания», — определил Шатков.
Удар часто бывает такой сильный, что пуля, даже задев человека по касательной, может отправить его на тот свет — так скручивает болевой шок. Шатков провел рукой по бедрам охотника, стараясь нащупать запасные рожки, наткнулся на нож, притороченный к поясу, еще на что-то — запасных рожков не было. Но не мог охотник выйти на дело без запаса патронов, никак не мог — это противоречило любым правилам, вообще противоречило драке… Шатков ощупал другой бок — тоже пусто.
Сзади, со стороны камней, грудящихся за взгорбком, ударил спаренный выстрел — кто-то палил на манер Шаткова дуплетом. Пули прошли высоко над головой, никакого вреда не причинили. Спаренный выстрел насторожил Шаткова — значит, подобрались с той стороны, с тыла, глядишь, еще чуть — и перекроют дорогу внизу. Собственно, пусть перекрывают — этого Шатков не боялся.
Где же рожки? И где автомат охотника? Шатков едва слышно выругался, поддел охотника, испачкался кровью — кровь была клейкая, теплая, Шаткова передернуло от брезгливости, но он переборол себя, поддел охотника снова и перевернул его на спину.
Рожки у охотника находились на поясе спереди, в двух чехлах, пара рожков в одном чехле, пара в другом. Охотник сдвинул их на живот, когда совершал пробежку.
«Пузо прикрывал себе, что ли, — недовольно подумал Шатков, расстегнул на охотнике ремень и, поддерживая чехлы с рожками, вытянул их вместе с ремнем из-под тела. — Ползать-то он не мог с такой „грыжей“ под животом. Никак не мог». Через мгновение Шатков нашел и автомат (его отбило на несколько метров дальше, чем он высчитал), подхватил его обрадованно.
Отступить назад, под прикрытие взгорка, Шатков не успел — на темном небе, закрыв собой звезды, проступила плечистая фигура, и Шатков не целясь выстрелил. Второго выстрела сделать не смог — в обойме кончились патроны. Шатков присел в тот момент, когда плечистый нырнул за взгорбок и в нырке, в самом движении, пальнул в Шаткова. Шатков выругался про себя и, не выходя из тени, переместился на несколько метров правее — плечистый мог запомнить место, где находился Шатков, он наверняка засек его по небольшому огоньку, вырвавшемуся из ствола шатковского пистолета.
На ходу Шатков выщелкнул обойму из «макарова», вставил новую — последнюю. Еще раз выругался про себя: второй пистолет, заряженный, с патроном в стволе — ни одного выстрела не сделал, — остался лежать на взгорбке.
В кустах за дорогой раздался треск. Шатков обернулся — треск стих. Он сжал губы, впустую пожевал ртом — неожиданно захотелось есть, сглотнул слюну.
Может, пора отходить? Но на освещенной полоске земли появляться было нельзя — тут же подстрелят. Не-ет, отходить он не будет — рано еще… Шатков почувствовал, что в желудке у него все сжалось от внезапно накатившего голода, слиплось, к глотке изнутри подполз кашель, и Шатков, давя его в себе, заранее опасаясь трескучего, будто после ожога перханья, сжался, сел на землю, подтянул к подбородку колени.
Оружия он не выпускал, в одной руке у него был зажат
