греху?
Придите же, припадем ко Христу и восплачемся пред Господом, сотворившем нас, о всех беззакониях наших, о напрасно прожитой жизни, о загубленной душе, о растраченных талантах, о подорванном нашей неразумностью здоровье. Восплачем о том, что весь наш внутренний мир, все помыслы и чувства устремлены к суетному и страстному, что мы данные нам от Господа блага обратили во зло себе и в своем окаменении даже не ощущаем безобразия душ своих. Омоем же слезами всю скверну, налипшую от пристрастия к миру, и положим себе на сердце более не стараться обрести «земной рай» — все забавы мира, которые обещают счастье своим последователям, но вместо него дают лишь горечь и ненасыщаемую жажду.
Да, мы не святые, и куда нам до них, но хоть в нашей малой мере пребудем верными Христу, хоть тот один талант, который дан каждому из нас, не зароем в землю. Если не в силах мы быть столпами Церкви, так не будем хоть сквернить Церковь Божию своей греховной жизнью.
Жизнь каждого святого, каждого верующего христианина — это странствование к Горнему Иерусалиму. На протяжении всего земного пути мы по сути готовимся к великому экзамену, к испытанию, которое ожидает наши души, когда все дела мира сего сгорят, когда уйдет в прошлое вся суета мирская и останется лишь голая душа со своим капиталом — добродетелями или пороками.
Какова смерть праведника? Мы видели ее в жизнеописании о. Иеронима: он действительно «куплю деял»; омылся покаянными слезами, украсился святыми добродетелями, сердцем и умом предстоя пред Господом, а телом служа созданию Божию — человеку. Он до последнего издыхания не оставлял своего служения, не подумал о том, что довольно собрано, что можно расслабиться, «есть, пить и веселиться», но сколько было у него сил, он все их посвятил Богу и в Боге всем ближним. И когда наступил естественный предел телесных сил, он «почил от дел своих» и со всем багажом собранного на земле богатства добродетелей добрался до Града Небесного. Смерть для него не была катастрофой и неминуемым роком, но тихим успением до всерадостного дня Воскресения.
Какова же смерть грешника? В страстях и суете измотана жизнь, и когда наступает тот же естественный предел, он не успокаивает душу, а раздражает и давит, поскольку страсти не находят себе прежнего удовлетворения, и к тому же приходит осознание ни на что потраченной жизни. Душа пуста от добродетелей и не умеет устремиться к Богу. Горе такой душе, когда наступает ее исход из мира сего и она видит, что наменяла за всю жизнь на свои таланты лишь «фальшивки» суетных забав и хлопот и тяжкое бремя грехов.
Горе нам, если не научимся здесь, на земле, бороться со страстями, и все наши страсти при кончине и после нее предстанут перед нами не как приражение помыслов, а в виде безобразных оборотней, которые будут претендовать на обладание нами, как они обладали нами при жизни.
Итак, возненавидим же свои страсти, отвергнемся от них и изгоним вон из себя, не соглашаясь с ними и призывая на помощь Победителя смерти и ада, Христа Господа. Начнем «куплю деяти», во всех жизненных ситуациях поступая по заповедям Спасителя. И тогда мы действительно явимся учениками и последователями о. Иеронима, всякого святого и Самого Христа Бога.
Возлюбим Искупителя нашего и всех искупленных Им, и тогда ни смерть, ни грех, ни злоба и зависть людская, ни все силы адские не возмогут разлучить нас с Ним, чего да сподобимся все мы молитвами святых, на Эгине и во всем мире просиявших. Аминь.
Приложение
Прошло уже двадцать пять лет с тех пор, как я познакомился с блаженным старцем Иеронимом. Нашу первую встречу я помню так, как будто все было только вчера.
Летом 1960 года я приехал в Грецию с группой паломников из Америки. До этого мы посетили Иерусалим, гору Синай и затем уже приехали в Грецию, чтобы посетить Святую Гору. Тогда я был молодым двадцатипятилетним только что рукоположенным дьяконом, и поскольку некоторое время жил на Святой Горе и в Иерусалиме, меня взяла в сопровождающие группа христианских паломников.
Приехав в Афины, я позвонил господину Панагосу Патерас (Позже монаху Ксенофонту), тогда мне еще незнакомому, чтобы передать ему приветствия от одного священника из Америки. Хозяйка дома, госпожа Катинго Патерас (ныне монахиня Мария Миртидиотисса) сказала мне: «По телефону приветствия не передают. Заходите к нам».
После долгих поисков, уже в сумерках, я нашел их дом. В гостях я узнал, что на Эгине, в монастыре св. Мины у них больная дочь, и меня стали просить посетить ее (позже монахиню Ирину Миртидиотиссу). Я долго отказывался, поскольку в Афинах был ограничен во времени, но после долгих уговоров все же согласился, и мы решили на следующий день съездить в Эгину. Госпожа Патерас запоздала, и мы вынуждены были добираться на корабле, отправлявшемся много позже. Она пришла со своей служанкой (теперь монахиней Инуссон) и со множеством корзин, наполненных креветками, инжиром и другими продуктами.
Когда, наконец, мы добрались до Эгины, госпожа Патерас сказала мне: «Сначала мы посетим одного старца, я там оставлю некоторые вещи, а затем мы пойдем к св. Мине». Я ничего не отвечал, но видел, что солнце уже клонилось к закату, и возможность вернуться в Афины в тот же день, как я полагал, была упущена. Наконец, мы взяли такси и, погрузив все корзины и свертки, отправились сначала к старцу, а затем в монастырь.
Здесь следует заметить, что Эгину я посетил осенью 1956 года, когда впервые приехал в Грецию. И я не слышал ничего о старце, поэтому не ожидал увидеть какого-нибудь удивительного человека. В Греция много монастырей и скитов, так что я подумал, что увижу простого старичка.
Выехав из города Эгины, мы очень скоро оказались рядом с маленьким скитом. Достали некоторые вещи из машины и постучали. Вскоре послышались тихие шаги, и дверь открылась. Я увидел худенькую монахиню, которая поприветствовала нас и пригласила войти. По ее говору я понял, что она из Малой Азии. Я шел по узкому коридору, и у меня возникло чувство, как будто стены, крыша и пол встречают меня с любовью и говорят, что здесь живет человек Божий. Мы вышли во внутренний дворик — слева была келья старца, а напротив церковь Благовещения.
Старец что-то мастерил во дворе. Вокруг него стояли коробки, столы с инструментами и часами. Уже смеркалось. Он обернулся, и я увидел лицо старца похожее на ангельский лик,
