И зачем?
— Жить. Работать. Отдыхать. Путешествовать. Мир посмотреть.
— Хватит, уже насмотрелся. Я больше не Вечный Жид. Я не хочу болтаться по миру! Здесь могилы моих предков. Здесь моя Родина.
— Как знаешь. — Лазар развернулся и пошёл к забору.
— Стоять! — заорал Некрасов. Сэм, не останавливаясь, махнул рукой.
— Подполковник Лазарев, я приказываю остановиться!
— Всё-таки, это правда, — вздохнул Горелик. — Подполковник Лазарев…
— Вы, генерал, не имеете право мне приказывать, — не останавливаясь, через плечо, громко ответил Лазар. — Я не из вашей конторы.
— Буду стрелять! — Некрасов выхватил пистолет. Лазар снова отмахнулся на ходу.
— Семён, остановись! — генерал направил оружие на уходящего и передёрнул затвор. — Сын, я требую!
— Сын?! — не своим голосом спросил незаметно подошедший Зиновьев. — Сын! Вот в чём дело! Вот почему ты постоянно его прикрывал. Как я не догадался?!
— Сэм, это правда? — выдавил из себя Горелик.
— Правда. — Лазар не спеша повернулся, снял очки и пристально смотрел на наставившего на него пистолет. Питеру показалось, что глаза друга были как два воронёных ствола. — Да, это мой отец. Я ношу фамилию покойной матери, и ту исковерканную. Я всю жизнь под чужой фамилией. Я с рождения живу не своей жизнью, и всё благодаря ему. Я делал всё, что он хотел, выполнял все приказы и запросы, он пёр по карьерной лестнице на моём горбу. Вечными придирками и понуканием он свёл мать в могилу, этого я ему никогда не прощу. Я устал от него, я устал от службы, я устал от всего, и хочу только покоя. Хочу тихой радости семейной жизни, хочу решать сам, куда мне идти и что делать.
— Я только хотел лучшего для тебя! — дрожащим, больным голосом произнёс отец. — Вернись! Закончишь академию, дослужишься до генерала, у тебя столько опыта и заслуг!
— Нет.
— Ты не оставляешь мне выбора, сын.
— Ты не сможешь убить его, старый осёл! — майор сел на землю, сначала хихикая, а потом истерически хохоча. Смех его перемежался рыданиями, Зиновьев явно сходил с ума.
— Да, папа, ты не сможешь выстрелить, сил не хватит.
Сэм снова пошёл к ограждению. Генерал нажал на курок. Щелчок. Осечка!
Лазар замер и резко развернулся.
Оружие не было направлено на него — дуло упиралось в висок отца. Некрасов, зажмурившись, стоял с пистолетом, приставленным к голове. Разлепив глаза, генерал с недоумением посмотрел на ствол, снова передёрнул затвор, опять поднёс пистолет к виску и вновь нажал на спусковой крючок. Опять осечка.
— Ты не сможешь никого застрелить, ни себя, ни меня, ни его! Я спилил боёк. — Зиновьев поднялся с земли и то плача, то хохоча, спотыкаясь, побежал в глубь леса.
Генерал отбросил пистолет, сделал пару шагов в сторону сына, схватился за грудь, захрипел и мешком обвалился на траву.
— Позаботься о нём, пожалуйста. — сказал Сэм, протиснулся сквозь дыру в заборе и подошёл к Маше. Они с поцелуем обнялись и сели в машину. Автомобиль скрылся в тумане.
35
Трое местных стояли у невысокого, по грудь, забора из штакетника и наблюдали, покуривая, как Горелик пытался колоть дрова. Привезённую и заранее напиленную чурбаками кучу берёзы Питер, за какие-то полдня, перетаскал к плахе — огромному кряжистому пню, и приготовился к работе: принёс инструмент, закатал рукава, поплевал на ладони, взял в руки топор, молодецки замахнулся и… ударил топорищем по полену.
Казалось бы, что тут сложного? Вот — чурбак, вот — топор, лупи — и всё. Однако, по чурке получалось попасть только с третьего раза. Топор периодически застревал в дереве, Питер взопрел выдирать его из чурбаков.
Было очень стыдно: он, человек с высшим образованием и учёной степенью, не может толком дров наколоть, хорошо, что не вся деревня на него смотрит. Да, языком болтать — не мешки ворочать.
Трое зрителей, те самые мужики, которых он встретил на кладбище, наблюдали за муками Питера скорее с сочувствием, чем с осуждением. После очередного ремиза один из них в сердцах сплюнул, прошёл в открытую калитку и отобрал у Горелика топор.
— Дай-кось я, Борисыч. Иди лучше воды натаскай.
Двое других мужиков присоединились к рубщику, работа закипела. Красный от стыда Питер взял вёдра, коромысло и пошёл к колодцу. Вроде, нет ничего проще, чем воды принести: вот — колодец-«журавель», вот — вёдра, вот — коромысло… Хорошо, что ведро, которым «журавель» черпал воду, было насмерть примотано, а то бы он и его утопил.
Самое простое позади — вода набрана, предстоял квест по её переноске на коромысле. За этим процессом Горелик наблюдал из окна, прячась за занавеской: женщины с лёгкостью водружали коромысла с полными вёдрами на плечо и шли так плавно, что ни одна капелька не проливалась.
Питер зацепил вёдра на концы коромысла, подсел под конструкцию, поднял её и сделал шаг — вёдра стали угрожающе раскачиваться. Так, вспоминаем физику — резонанс и все дела. Поймав амплитуду раскачивающихся вёдер, Горелик крайне неспешно продефилировал мимо работающих мужиков.
В бане ждала решающая часть квеста — как снять коромысло с плеча, не разлив воду. Питер неловко повернул руку, коромысло соскользнуло, одно ведро упало набок, вода полностью вылилась. Со вторым вышло несколько лучше: водонос успел поймать его, и потери составили только половину. Мокрый и разочарованный, Питер плюнул, как тот мужик, слил остатки воды в бак, поставил коромысло в угол предбанника и решил таскать воду просто вёдрами — ручками, ручками! Это средство малой механизации оказалась ему не по силам.
Женщины, стоявшие у колодца, поздоровались с ним. Питер набрал очередные два ведра, оттащил их в баню, слил в бачок печки, вышел наружу и онемел: женщины строем несли ему воду на коромыслах! Это выглядело пощёчиной, но одна из них сказала, весело улыбаясь:
— Ничего, Борисыч, пообвыкнешься!
Рядом с баней стояла здоровенная купель. Натаскав воду в баню, женщины отмыли её и, в какие-то десять минут, наполнили до краёв студёной колодезной водой. Мужики принесли дров. и хотели затопить печь, но Питер заявил, что уж это он сделает сам.
Горелик нарвал старых газет, наложил сверху дров потоньше, открыл поддувало и чиркнул спичкой, поджигая бумагу. Пламя нехотя занялось, он закрыл дверцу, вышел во двор и закурил с мужиками.
Говорили о погоде и видах на урожай до тех пор, пока один из собеседников не спросил:
— А чего дым-то из трубы не идёт?
Питер пожал плечами и направился в баню с одним из работников. Полный предбанник дыма говорил о том, что Горелик и здесь опарафинился — печь не горела.
— Заслонку-то, Борисыч, открыть надо было! — мужик распахнул
