Вообще, могли ли [нацисты] сфальсифицировать документы тысяч жертв, как это следует из сообщений специальной Комиссии [Бурденко]?
То же обвинение выдвинул Де Монфор. Как показано выше, в докладе Комиссии Бурденко нет ни слова о том, что гитлеровцы «сфальсифицировали документы тысяч жертв». Скорее, речь идёт лишь об изъятии всех найденных на трупах документов, которые датированы позднее апреля-мая 1940 года.
Свидетельница Комиссии Бурденко А.М.Московская заявила, что спрятала и накормила в своём сарае бежавшего из плена Николая Егорова, бывшего советского военнослужащего. Егоров поведал Московской, что вместе с другими советскими военнопленными его заставляли извлекать из карманов трупов все документы и заменять их на другие. Егоров попал в плен к нацистам. Когда гитлеровцы допрашивали Московскую, она сказала, что ничего не знала о прятавшемся в сарае советском военнопленном, и её отпустили.
Показание А.М.Московской, повторяющее сообщения М.Егорова [правильно: Н.Егорова], советского пленного, якобы использованного при обработке трупов, неубедительно, так как не имеет подтверждения в других показаниях. (M 35).
Что правда, то правда: историю Московской напрямую никто не подтверждает. Что, конечно, не говорит о её неправдоподобности. Зато она наводит нас на важный вопрос: а можно ли вообще подкрепить свидетельские показания, полученные Комиссией Бурденко, какими-то независимыми доказательствами? И ответ будет: да!
Донесения о том, что нацисты перевозили трупы из других мест
Свидетельские показания о том, что нацисты перевозили в сторону Катыни трупы из других мест, представили Комиссии Бурденко П.Ф.Сухачёв, В.А.Егоров и Ф.М.Яковлев-Соколов.120
То же подтверждается четырьмя архивными документами, процитированными в статье Валентина Сахарова, где партизаны – со ссылкой на бежавших от нацистов советских военнопленных – сообщают, как гитлеровцы отрывали трупы со Смоленского кладбища, в том числе тела красноармейцев, погибших при обороне Смоленска в 1941 году, и перевозили их на грузовиках в Катынь. Три таких донесения датированы концом июля 1943 года. Во всех четырёх документах речь идёт об одном и том же. В предыдущей главе рассмотрен и подвергнут независимой проверке документ, фотокопия которого получена нами из Государственного архива новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО).
Оценка доказательств
Донесения партизан подтверждают показания трёх свидетелей из отчёта Комиссии Бурденко. Ни один объективный учёный не станет утверждать, что партизанские донесения – фальшивки, состряпанные советскими властями с дальним прицелом – предоставить документальные контраргументы нацистскому «Официальному материалу». В 10-страничном донесении партизан процитированные отрывки занимают несколько коротких абзацев. В июле 1943 года гитлеровцы всё ещё занимали Смоленск и село Катынь, расположенное примерно в 25 км западнее города. Партизаны продолжали борьбу с германскими оккупантами. Смоленск освободили только 25 сентября 1943 года.
Если кто-то решит отвергнуть бездоказательные представления и откажется считать партизанские донесения фальшивками, тогда непогрешимости «Официального материала» будет нанесён сокрушительный удар. Другие исторические свидетельства в том же ключе сводят на нет доказательную силу германского доклада о Катыни.
Таким образом, донесения партизан выступают в роли подтверждающих доказательств того, что «Официальный материал» грубо сфабрикован и, таким образом, представляет собой негодное средство для обоснования «официальной» версии Катыни. Те же донесения – доказательно подтверждают достоверность доклада Комиссии Бурденко.
Мацишевский и «экспертиза польских историков». Основные выводы
Эссе Мацишевского Ценцяла расценивает как «разгромную критику» доклада Комиссии Бурденко (pp.248; 337; n.113 p.506). Ей вторит Сэнфорд (p.139). Но оба утверждения лишены оснований.
Трудно вообразить, чтобы Ценцяла и Сэнфорд могли принять «экспертизу» за какую-то критику доклада Комиссии Бурденко, тем более «разгромную». Но сильное желание верить и оставаться верным предвзятой идее – в данном случае «официальной» версии Катыни – способно затуманить разум людей, которые не потеряли бы способность мыслить в остальных случаях. Если чья-то предвзятость диктует, что «официальная» версия должна быть истинной, значит, доклад Комиссии Бурденко не может не быть ложным.
Похоже, что Ценцяла и Сэнфорд намеренно вводят тысячи своих читателей в заблуждение в надежде, что ни один из них не обратится к книге Мацишевского, к публикации в еженедельнике «Политика», к «Катынской драме» на русском или польском языках чтобы проверить точность всех их утверждений. Таким образом, ясным становится вывод, что Ценцяла и Сэнфорд предумышленно выдают ложь за правду.
Но не исключено иное: ослеплённые своими предубеждениями, они замечают только то, что им хочется увидеть, подобно услужливым зевакам из сказки «Новое платье короля». А возможно и то, и другое. Что бы там ни было, их работы – блестящий пример того, как без приверженности к объективности, без стремления к раскрытию правды – независимо от того, чьи предвзятые представления будут порушены – уничтожается любая возможность проведения хорошего научно-исторического исследования.
Письмо Кэтлин Гарриман
Во время работы экспертов Комиссии Бурденко вместе с Авереллом Гарриманом, послом США в СССР, в Катынь приезжала его дочь Кэтлин. 28 января 1943 года она подготовила длинный отчет о своей поездке и отправила его своей сестре Мэри и Памеле Черчилль:
Катынский лес оказался жалкой сосновой рощицей. Работы нам показывал советский врач, высокий и похожий на повара в белом колпаке, белом фартуке и резиновых перчатках. Он с удовольствием показал нам нарезанный польский мозг, аккуратно положенный на обеденную тарелку для осмотра. А затем мы начали экскурсию по каждой из семи могил. Нам предстояло увидеть многие тысячи трупов или частей трупов, все в разной степени разложения, но пахнущие так же отвратительно. (К счастью, я простудилась, поэтому вонь беспокоила меня меньше, чем других.) Некоторые из трупов были выкопаны немцами весной [19]43-го после того, как они впервые представили свою версию этой истории. Они были уложены аккуратными ровными рядами, от шести до восьми тел в глубину. В остальных могилах тела были разбросаны в разные стороны. Всё время, пока мы были там, люди в армейской форме продолжали свою обычную работу. Я почему-то им не завидовала! Самым интересным и самым убедительным доказательством стало то, что каждый из поляков убит одной пулей [выстрелом] сзади в затылок. У некоторых тел руки были связаны за спиной, что типично для немцев. Далее по программе нас отвели в палатки, где проводилась аутопсия. Здесь было жарко, душно и воняло. Производились многочисленные вскрытия, каждое тело тщательно осматривалось, и мы лично были свидетелями нескольких… Я была поражена сохранностью трупов. У большинства ещё сохранились волосы. Я даже смогла распознать их внутренние органы, и у них всё ещё было много красного «твёрдого» мяса на бедрах… Знаете, немцы говорят, что русские убили поляков ещё в [19]40-м, в то время как русские говорят, что поляки не были убиты до осени [19]41-го, так что есть довольно большое расхождение во времени. Хотя немцы вскрыли карманы поляков, некоторые письменные документы они пропустили. Пока я наблюдала, было найдено одно письмо, датированное летом [19]41-го, что представляет собой чертовски хорошее доказательство.121
