и не женился! По крайней мере, Кира так думала. Я так всем этим занят, так увлёкся… Но я же совершенно не знаю, имеет ли тайна появления Эрны на свет связь с её исчезновением.
«Эй, друг! Хватит бубнить себе под нос. Ты пришёл.» – С этими словами Пётр Синица вошёл в агентство через заднюю дверь и поднялся сразу на второй этаж. Когда он разделся и заглянул внутрь, его глазам открылась такая картина. Все трое его соратников сидели на кухне вокруг большого стола. Перед ними высилась объёмистая кадушка. Головокружительно пахло смородиновым листом, укропом и горькими травами. На большом деревянном блюде лежали рыжики. Тётя Муся извлекала их из кадушки деревянным половником, а Олег с Лушей укладывали в стеклянную тару. Рядом выстроилась шеренга литровых сияющих банок.
– Луша, ты листочки не забывай, девочка, а когда банка полная, сверху обязательно тоже положи – один вишнёвый, один смородинный! И метёлку укропа. Вот умница!
– Мария Тимофеевна, картошка спеклась? Скоро шеф придёт…, – начал Олег.
– Уже пришёл, – прервал его Пётр и заулыбался, глядя на уютный кружок и радуясь, что сейчас к нему присоединится. – Уже пришёл и голодный как волк. И всё-таки, я сначала вам скажу пару слов. Уж очень не терпится.
В ответ ему зазвучали приветствия, междометия и замечания.
– А мы, Пётр Андреевич, вот рыжики солёные из моей деревни разбираем. А то неудобно кадушки каждый раз из подвала таскать.
– Петя! Я сейчас картошку печёную из печи притараню, и можно, я думаю, по рюмочке зверобоя? – вместо приветствия сказал Олег.
– Шеф, а у нас новости! Мы письмо получили! – заторопилась Луша.
Но Синица, возбуждённый и увлечённый своими сногсшибательными открытиями, не слушал.
– Не-е-е, народы! Это у меня новости! Но сначала вы мне скажите. Кому-нибудь приходило в голову удивиться, отчего это Кира Мухаммедшина свою дочь Эрной назвала? Имя необычное – это полбеды. Но времена неподходящие были для таких имён. Я не говорю о том, что оно вовсе не славянское. В этом и тогда, и теперь мало кто понимает. Но сразу после войны шла так называемая «борьба с преклонением перед иностранным». «Французские булки» превратились в «Городские». Конфеты «Американский орех» остались орехом, но только «Южным». И прочая белиберда в таком роде процветала. Люди боялись, как огня ассоциаций с Западной Европой. И вдруг: «Эрна»!
– А может, в честь революционеров? Эрнст Тельман был такой, правда убей – не помню, кто именно, – внесла свою лепту тётя Муся.
– Или в честь каких-нибудь предков? – осторожно предположила Луша.
– Да, самой Киры, или Александра, отца Эрны, этого актёра? – добавил Олег.
– Отца, говоришь? – обрадовался Синица и хитро подмигнул. – Тут ты брат, сам того не зная, в некотором роде попал в точку. Отца-то отца, только не Александра.
– Подождите, Пётр Андреевич! – заволновалась Луша и встала на цыпочки. Так, ей казалось, будет лучше слышно. – Я совершенно точно помню. Её отец умер, когда Эрна была ещё маленькая, но звали его – Александр Мухаммедшин!
– А вот и нет, моя дорогая. Отца Эрны – настоящего, а не паспортного, звали вовсе не Александр! – заявил Пётр Синица и обвёл удивлённых сотрудников торжествующим взглядом.
– А.., тогда как же его звали? – недоумевая, спросил Олег.
– Сейчас! Сейчас я тебе скажу. Ну, все приготовились? Теперь слушайте. Отцом Эрны был французский летчик родом из Эльзаса.
– Ты хочешь сказать, что Эрна незаконнорожденная, – протянул Олег, или у её мамы был роман на стороне. Ребёнок не от мужа. Но откуда…
– Откуда? До этого мы ещё дойдём. Это целая история. А вот «на стороне», тем более – незаконнорожденная? Вовсе нет. Вернее, всё это не так просто. Но девочка эта родилась в законном и даже освящённом церковными таинствами браке. Как раз актёр Мухаммедшин по всем правилам божеским и человеческим мужем Киры вовсе и не являлся!
– Посмотрите-ка, что я принёс! – он открыл синюю папку и вынул из неё несколько листков. Это выдержки из писем Киры – матери Эрны её близкой подруге Рите Пёрышкиной. Анита Таубе нашла для нас её переписку со своей покойной матерью и скопировала то, что может быть для нас важно. Просто прочтите сначала, а потом мы поговорим, – сказал он.
Все тотчас склонились над этими страницами и принялись читать.
«Ритуля, дорогая моя, как тебя не хватает! Так хочется тебе рассказать… ну ничего, я напишу, а ты скорей отвечай. Сегодня в Академии был вечер. Его устроили для приехавших в гости французских лётчиков, которых мы военные переводчики помогаем принимать. Советские ассы – принимающая сторона – французского не знают. Поэтому они очень рады нашему участию.
Сначала была, как водится, торжественная часть. А потом танцы. Для курсантов позвали девушек из Педагогического, чтобы было с кем танцевать. А офицеры всё меня приглашали наперебой. Курсанты-выпускники тоже пытались, да где там! Я даже устала. И тут объявляют вальс-бостон! А надо тебе сказать, что гости с начальством за отдельным столиком на сцене сидели и разговаривали. И вдруг один, самый старший по званию, встаёт, просит у начальника кафедры полковника Смолина извинения и идёт в зал. Наш духовой оркестр начал играть, но почему-то ещё никто не вышел. Танец этот сложный. Стеснялись, наверное.
Словом, французский офицер спускается по лесенке со сцены, курсанты расступаются, он выходит на пустой паркет и.. идёт ко мне! Через весь наш зал! Нет, ты себе представляешь?
Я стояла к нему вполоборота и разговаривала. Я только что всем сказала, что хочу отдохнуть. Ни за что танцевать не пойду, пусть не просят. И тут тихо стало. Мой кавалер и собеседник тоже внезапно замолчал. Вижу, смотрит куда-то через моё плечо. Я оборачиваюсь… Батюшки-светы!
Ой, Ритуля, а он стоит и.. ах! От волнения я просто онемела, до того красивый! До меня как во сне дошло, что он сказал:
«Разрешите представиться, ***, не откажите в любезности протанцевать со мной этот тур вальса!»
Я положила руку ему на плечо, и мы начали первые. Постепенно и другие присоединились.
Он спросил, как меня зовут. Ну да, как Вас зовут, говорит, мадмуазель старший лейтенант? А когда я ответила, страшно обрадовался и сказал, что у меня чудесный, музыкальный французский. Что не только произношение парижское, но… Признайтесь, – спросил он, понизив голос – вы в Париже родились и воспитывались?
Потом он приглашал меня ещё и ещё и, наконец, попросил сесть к своему столу. Я отказалась. Говорю, мол, это по соображениям субординации неудобно. Тогда он отвечает.
«Вот как? Пожалуйста, обождите меня минутку. Никуда не уходите, обещаете?»
Полковник Смолин, тот разговаривает только по-немецки.
