этого надо просто по примеру свайпа в тиндере отправлять запросы в друзья симпатичным людям с интересными страничками. Через некоторое время алгоритм начнет сам показывать людей, подходящих под первоначальные настройки. И вот вы победили в игре по созданию нового мира [202].
В английском сленге глагол swipe значит еще и «украсть», но не столько в значении «ограбить кого-то», а скорее «умыкнуть»:
Everywhere I went, people kept trying to swipe my copy of The New York Times.
Куда бы я ни отправилась, люди пытались умыкнуть мою копию The New York Times.
Получается до неприличия символично. Свайп в смартфоне, подключенном к бесконечному источнику эмоций, просто-напросто ворует наше время, оставляя взамен спорадические вспышки возбуждения и редкие победы в игре, замещающиеся поглощающим чувством пустоты, безразличия, апатии. Вот и «досвайпались».
Созависимость
Полина Аронсон, социолог
«Он понял свои потребности, живет в свое удовольствие, получает кайф от жизни – а вы зависимая, вы страдаете, вы в минусе сейчас». «Нужно работать над своей созависимостью, преодолевать себя, чтобы быть в равновесии – либо с ним, либо с другим». «Это очень важный, просто базовый навык – видеть, что вас не любят, и просто уходить из таких ситуаций, не вкладывая в них ни грамма себя».
Влюбилась – но страдаешь без взаимности? Все давно понял, но не можешь уйти? Давно рассталась с ним, но до сих пор даже не смотришь ни на кого другого? «Бежать к психологу, роняя тапки. У вас созависимость!»
Подобного рода советы составляют львиную долю комментариев в одном из самых популярных русскоязычных онлайн-сообществ – фейсбучном Ордене Пиздострадальцев, насчитывающем более десяти тысяч подписчиков. Члены Ордена делятся друг с другом историями несчастной – или соответствующей статусу «все сложно» – любви. Созданный в начале 2010-х на базе «Живого журнала», изначально Орден задумывался как место, где страдающие от неразделенных чувств мужчины и женщины могли рассчитывать на утешение со стороны таких же Пиздострадальцев – эмоциональных недотеп, не соответствующих идеалу состоявшейся личности, которой, если верить Михаилу Лабковскому [203], «не нужны для счастья другие люди». Информация о сообществе гласит:
Сообщество создано в честь утраченной любви.
Концепция:
Они: люди, озабоченные качеством отношений.
Они только делают вид, что их интересует работа, творчество какое-нибудь, а на самом деле главное в их жизни – вступить в сложные межличностные отношения, встретить настоящую любовь, найти свою половину, поебаться (мозгами и так).
Они упоенно играют в развивающие игры – ревность, обиды, взаимопонимание, расставания, примирения, а-точно-ли-это-любовь и т. д.
Они обожают Принимать Решения, писать Прощальные Письма, красиво уходить и возвращаться молча («потому что слова не нужны…»).
Они никому не хотели сделать больно.
Они не просто мудаки, придурки и сволочи, как может показаться, они всего лишь хотят, чтобы ЭТО БЫЛО КРАСИВО.
Устав:
В Орден приглашаются:
– пиздострадальцы;
– пострадавшие от пиздострадальцев;
– сочувствующие (и тем, и другим).
Пиздострадальцы не должны критиковать друг друга. Любой страдалец, вступивший в Орден и принявший приставку пиздо-, по определению осознает шаткость своей жизненной позиции. Не надо это в очередной раз подчеркивать. Надо сочувствовать.
В соответствии с определением известного антрополога Уильяма Редди Орден должен выполнять роль так называемого «эмоционального убежища» – то есть социального пространства, намеренно противостоящего доминирующим в обществе нормам выражения и понимания чувств [204]. Эмоциональная норма, которой изначально сопротивлялся Орден Пиздострадальцев, – это характерное для поп-психологического дискурса представление о несчастной любви как симптоме душевного нездоровья, признаке эмоциональной слабости или инфантильности. Само существование такого Ордена – с его ироническим, но тем не менее четко регламентированным уставом – признак того, что норма эта не только сформировалась, но и ощущается многими как доминантная и даже репрессивная. Вернуть легитимность любви несчастной или невзаимной, признать за человеком право на слабость и на зависимость от других людей – в этом императиве заключались концепция и смысл Ордена.
Однако за десять лет своего существования Орден перестал быть герметичным убежищем, изолированным от внешнего мира. Сегодня его члены уже не готовы брать на ручки и виртуально обнимать каждого несчастного. Неготовность отказаться не только от отношений, доставляющих боль, но и от такой же влюбленности все чаще и на страницах Ордена вызывает однозначную реакцию: чего стоишь, лечиться беги, у тебя созависимость! Обращаясь к исследованию Юлии Лернер и Клавдии Збенович об эмоциональных стилях в постсоветском публичном дискурсе, можно сказать, что произошла смена так называемых фреймов говорения о чувствах: «кухонный разговор» сменился на «беседу с психологом» [205].
Непринужденная кухонная беседа включает в себя обсуждение сокровенных повседневных подробностей и скрытых, обычно замалчиваемых моментов частной жизни участников кухонного разговора. Она включает различные жанры ламентаций и жалоб и основана на искреннем и откровенном общении «по душам».
Действительно, предметом кухонного разговора выступает «душа» – та самая неуловимая субстанция (предположительно весящая 21 грамм [206]). «Душа» не поддается осуждению или исправлению – в нее можно лишь заглянуть и посочувствовать ее мытарствам. Именно поэтому, как отмечают Лернер и Збенович, «кухонная риторика занята не столько выявлением истинного, сколько копанием, чесанием языком и артикуляцией общих жизненных истин – не предполагая таким образом стимула к трансформации».
Сегодня из плавающей в клубах табачного дыма кухни Орден – и многие другие подобные сообщества – превращается в кабинет психолога. На место накрытого стола встает кушетка, а на место души приходит психика. И в отличие от души, она поддается исследованию, изучению, лечению и оптимизации. С охов и ахов в жанре «А я такая, а он такой» разговор о чувствах переключается на поиск патологии, отсылки к подсознательному и детским травмам. «Риторика и тон <…> перенимают здесь дискурсивный стиль беседы с психологом, включая его в работу над трансформацией», – отмечают Лернер и Збенович. Главной функцией этого разговора становится уже не эмпатическое сопереживание, но импульс к мобилизации всех сил для исправления патологической картины и для избавления от страданий. «Суть обсуждения – не нормативная моральная или эстетическая оценка, а терапевтическая – выявление „внутренних“ причин возникновения проблемы». Соответственно, в центре внимания – поиск диагноза и затем подбор методов лечения.
«Созависимость» – один из таких диагнозов. Значение его при этом предельно широко и включает в себя бесконечный спектр жизненных ситуаций и испытываемых эмоций. «Созависимыми» становятся и 35-летняя любовница женатого мужчины, уже десять лет живущая его пустыми обещаниями; и сорокалетний холостяк, неспособный забыть свою студенческую любовь; и лесбиянка, чья возлюбленная все никак не может определиться со своей сексуальной ориентацией. Объединяет их всех одно и то же: готовность терпеть эмоциональную боль или действовать с очевидным для себя ущербом.
