Выгляжу я вроде как обычно. Но есть одно исключение, даже два: отросшие волосы и борода. М-да. Прям как старик Хоттабыч. Запустил я себя.
Пора от этого избавляться. И чего я упрямый не прислушался к совету брата и не вызвал парикмахера на дом? Наверное, потому что меня в принципе все устраивало. Но сейчас приедет Настя, и мне не хочется предстать перед ней неухоженным потрёпанным калекой в инвалидном кресле.
Я качу в ванну и встаю около зеркала. Беру пену для бритья и щедро намазываю щеки и подбородок. Балансируя на одной ноге, я пытаюсь сделать из себя человека. Без помощи левой руки, однако, получается очень долго и не так чисто, как хотелось бы. Пусть хоть так. Все же лучше чем бородач.
Звонок домофона раздается неожиданно. Я только, только успев закончить бритье, еду открывать дверь. Это Настя.
Как же я скучал по ней. И как хочу рассказать ей все новости.
Дверь открывается и впускает ее. Свежую, легкую, теплую как саму весну. Ее карамельный запах вытесняет все мысли из моей головы.
Выглядит она, как студентка. Коричневая юбка выглядывает из светлого плаща. Длинные волосы заплетенной косой перекинуты через плечо.
Малиновые влажные губы тихо вздыхают при виде меня. В голубых глазах стоит удивление.
Она скромно заходит внутрь.
— Привет, — тихо здоровается она.
— Привет.
Я пытаюсь прочитать ту гамму эмоций на ее лице. Жалость? Грусть? Сопереживание?
— Заходи скорее и раздевайся. Я скучал… — я сам не понимаю что несу. Но от ее вида мой разум отключается от меня и живет сам по себе.
Настя краснеет. Фраза получилась двусмысленной. Но она ничего не говорит, лишь расстёгивает медленно пуговички на своем плаще.
Я внимательно ловлю каждое движение тонких пальчиков. Наконец, она снимает его.
На ней розовая блузка, застегнутая по самое горло. Очень строго, но мое воображение сразу рисует картинку, как она так же легко сможет расстегнуть и эти блестящие пуговицы сердечки.
Черт… Как же я ее хочу. Не переставал ни на миг. А сейчас наступил пик моего безумия.
— Извини, помочь не смогу. Повесишь сама в шкаф? – как можно спокойнее говорю я, пытаясь утихомирить в себе первобытного самца.
— Да, Андрюш. Я сама.
Андрюш? Как давно она меня так не называла…
Настя снимает туфли, и мы проходим в зал.
— Насть, садись на диван. Что-нибудь хочешь?
— Нет. Спасибо.
Она садится, а я подъезжаю к ней поближе.
— Андрюш, как ты? Как справляешься? Кто помогает? – сыплет она на меня вопросы.
— Все хорошо, — коротко отвечаю я, скользя взглядом по ногам.
Как бы неуместно это сейчас не казалось. Но мне хочется пялиться на нее. Просто смотреть на ее хрупкую девичью фигуру и отмечать ее красоту.
Она, кажется, совсем не замечает моего взбудораженного состояния и тревожно заглядывает мне в глаза.
— Что врачи говорят?
— Настен, правда, все в порядке, — успокаиваю ее. — Ко мне один раз в неделю приходит врач. Сестра с братом навещают почти каждый день. Еду заказываю из кафе. Моюсь сам, гуляю на балконе. Все нормально. Не переживай. Все самое плохое позади.
Она меняется в лице, становится еще грустнее, чем была и вздыхает. Ее состояние передается мне. Секс резко отходит на второй план. Перед собой я вижу Настю которую, что-то беспокоит, и это меня совсем не радует.
— Долго тебе еще в коляске?
— Нет. Думаю через пару недель, если гипс на руке снимут, смогу перейти на ходунки или костыли.
Настя в понимании кивает.
— А у меня сессия закончилась.
— Поздравляю. Все сдала?
— Да. Андрюш? Я…
— Что, Настен? – я подъезжаю ближе.
— Прости меня. Я… Я плохой человек…
— Да ты что, Солнце? Настя? Не вздумай плакать? Это я идиот. Это ты меня прости.
Но она лишь закрывает руками лицо и шмыгает носом. Плачет.
— Насть, солнышко мое, что случилось? Ты чего? – я глажу ее по коленке, обнять не получается.
— Я… Я… Оставила тебя одного, бросила. А ты в коляске. Прости, прости...
Тут я встаю и перебираюсь на диван, обнимаю ее и глажу по голове, шепчу ей на ушко:
— Настен, это ты меня прости. Прости я настоящий идиот. Не плач. Прошу. Ты все правильно сделала. Я это заслужил.
Настя шмыгает носом, а я крепче прижимаю ее к себе. Как же я безумно соскучился.
— Все равно прости. Я не должна была так поступать. Я думала только о себе. Господи. Как я могла?
— Настя? Все хорошо. Я живой. Не такой уж я беспомощный. Мне даже обидно.
— Нет. Это не так. Я могла бы хотя бы еду тебе сама готовить. Ужас. Мне так стыдно, — она убирает руки и смотрит заплаканными глазами на меня.
— Настя? Ты это серьезно? Ты готова для меня готовить? Значит, ты простила?
— Я не знаю, — признается она и кажется слегка улыбается.
Я убираю рукой капельки с ее щек.
— Какая ты еще маленькая. Моя Настя!
Она моргает, облизывает губы.
— Настена, я должен кое-что тебе сообщить. Очень важная новость. Только не переживай, ладно?
— Хорошая? — улыбается шире.
— До невозможности… Ты не поверишь.
— Ну, не томи… — поджимает нервно губы.
— А новость такая. Ты мне никакая не сестра. Ясно?
— Не поняла! Это шутка такая?
— Виктор мне не отец, не родной. Вот так, — смотрю на нее и поверить не могу в то что говорю.
— А мне?
— Тебе, да.
— Как это? Откуда ты это узнал? — в ее голосе звучит сомнение.
Она не верит. Да и я до сих пор в шоке. Настолько свыкся с болью и отчаяньем, что теперь эта новость пронзает меня.
— Мне мама все рассказала, она знает про измену. Она знала твою маму. А еще она рассказала, что я не родной их сын. Мама была беременна, но, увы, в роддоме потеряла сына. В тот же день от меня отказалась моя настоящая.
— И что дальше было?
— Моя мама не могла уехать из роддома без ребенка. Слишком сильное было потрясение. Она взяла меня как своего ребенка.
— Но как же отец? Он что, ничего не знал?
— Мама рожала в поселке, там все было проще. Мама договорилась с дежурной медсестрой и нас просто подменили. Мама забрала к себе меня. А папа ничего не знал… Мотивы мамы я не понимаю до конца. Она говорит, папа бы не разрешил взять чужого ребенка, поэтому она ему ничего не сообщила. А просто выписалась как со своим сыном. Вот и вся история. Мои биологические родители отказались от меня, и я тебе не брат. Представить невозможно. Настя… Это же все меняет в корень. Настя…
