Долго топтался на пороге отделения, не решаясь войти.
Сомневался, может, стоило дождаться Владиславу на выходе.
Но уже пришёл: поздняк метаться. Не до вечера же тут стоять.
— Привет! — шагнул я в палату.
Примерно так я себе это помещение и представлял. Как в каком-нибудь медицинском сериале.
Красиво. Чисто. Уютно.
Наверное, так и должен лечиться человек, что вывел свой клуб в чемпионы КХЛ.
— Проходите, — приветливо кивнула медсестра, когда я в нерешительности замер на пороге: Бахтин был один, если не считать девушку в больничной форме. — Я уже заканчиваю.
— Я… — сомневался я, как же представиться, когда она ушла.
— Рим Азаров, я знаю, — улыбнулся Бахтин и показал на стул. — Привет!
— Извини, я что-то не догадался ничего принести, — обвёл взглядом букеты цветов, открытки, детские рисунки, которыми была завалена палата.
— И слава богу, — снова улыбнулся Бахтин.
У него была на редкость располагающая, открытая, красивая улыбка.
Улыбка греческого героя, ну из тех, которые Одиссей, Персей, Ясон, Геракл.
И взгляд прямой, смелый, честный.
Только совсем не взгляд победителя. Ни торжества. Ни превосходства.
Усталость. Грусть. Тоска.
— Я вообще-то искал Владиславу, — так и топтался я у изножья его кровати.
— Её здесь нет, — пожал плечами Бахтин. Шея у него была перемотана бинтом, из-за чего казалось, что он до сих пор в хоккейной форме.
— Ну раз её нет, — вздохнул я, — извинюсь перед тобой.
— Извинишься? За что? — удивился он.
— За то, что подозревал в её проблемах со здоровьем тебя. Думал, что ты её травишь.
— Я?! — ужаснулся он.
— Я и говорю: прости, — развёл я руками. — Думал, эти её провалы в памяти из-за какого-то яда, что ей подсыпали. Думал, что ты. Как выяснилось, частично оказался прав.
— Её травили?!
Если бы не тяжёлая конструкция на ноге, что сковывала ногу от бедра до стопы, Бахтин, наверное, встал бы. Но только схватился руками за поручни и подтянулся. С большим трудом. Хоть виду и не показал, но костяшки пальцев от напряжения побелели.
— Не её лично, — покачал я головой. — В диетическом питании, что она покупала, что покупали сотни людей, нашли химическое вещество, которое вызывает реакцию, сходную с действием некоторых медицинских препаратов. Те блокируют какие-то процессы в головном мозге, связанные с автоматизмом, законченностью действий и с чем-то там ещё, — махнул я рукой, понимая, что и я не объясню, и он не поймёт. Не суть важно. — В общем, проблема была в питании, а именно в ростках микрозелени.
Всё, что думал Бахтин, было написано у него на лице.
Горечь, тревога, досада. Но прежде всего — облегчение.
Он шумно выдохнул.
— Чёрт побери! — повалился он на подушки. — Я же с ног сбился, таская её по врачам. Почти отчаялся, когда мне сказали, что, возможно, это генетическое. Какой-то синдром, типа Альцгеймера, очень редкий, при нём не образуются новые ячейки или какие-то связи в памяти. Я не врач, не запомнил термины, что-то связанное с височной долей мозга, — он приложил пальцы к виску. — Когда ничего нового не запоминается. И старые знания постепенно утрачиваются. Я так испугался, что даже не отдал Владе листы, где были эти, носящие рекомендательный характер, выводы специалистов и список генов, которые ей советовали проверить. Какой счастье, что эти прогнозы не оправдались!
— Но ты же собирался? Сказать ей? Проверить? — нахмурился я.
А ведь моя тётка была права: листы действительно оказались не все.
И вопросы по генетике возникли не только у неё.
Жаль, что Славка поспешно улетела и, наверное, не сдала эти анализы.
Хотя чего жаль-то? Всё и так разрешилось, выяснилось. Она поправилась.
— Да, Рим! Да! Я бы сделал всё что угодно ради Владки.
Владки… Имя настолько резануло слух, что мне показалось мы говорим о разных людях. Впрочем, так и было: его Влада и моя Славка — разные люди. Для нас с Бахтиным.
— Всё что угодно? — усмехнулся я. — Даже переспал с фанаткой?
Он улыбнулся. С достоинством принимая мою правоту.
— Можно сказать и так. Да, ради неё я и переспал с чёртовой фанаткой.
— Серьёзно? — скривился я.
— Серьёзнее некуда, — он отвернулся, перестав улыбаться.
Потом хмуро покосился на стакан с водой на сдвижном столике.
Я поправил трубочку, неровно воткнутую в отверстие стакана и подал ему.
Бахтин сделал несколько жадных глотков, словно это время было нужно ему, чтобы обдумать ответ, и поднял на меня глаза.
— Ты думаешь, я не знал, что это Влада её наняла? Думаешь, не понял, зачем?
В памяти всплыли слова жены Реймана: «Они словно нарочно позировали».
Чёрт, и Рейман была права. Выходит, он нарочно.
Я покачал головой:
— Не понимаю. Если ты знал, что она наняла девчонку. Знал, что подаст на развод. То зачем ей подыграл? Зачем подставился? В чём смысл?
— А в чём вообще смысл, Рим? Смысл всего этого? — развёл он руки в стороны и зло толкнул обратно на стол стакан. — Смысл жизни? В чём?
— Хочешь поговорить о смысле жизни со мной?
— Нет, я хочу поговорить о тебе, — покачал он головой. — Вот ты любишь её всю жизнь. — Я и не собирался отвечать, но он поднял руку, словно я буду возражать. — Не спорь. Любишь. Так почему не держал? Почему отпустил?
Я многозначительно пожал плечами.
То ли выходил вечер встречи, то ли вечер памяти. Теперь на ум пришли слова Князева: «Если держать — это чужая, свою — надо отпустить».
Бахтин кивнул, словно я ответил:
— Вот. Потому что любишь. Потому что её счастье тебе важнее, чем своё собственное. Всё просто, Рим.
«Что же ты её не отпустил? Сам. А ждал, когда она наймёт девчонку, если знал, что она хочет уйти? — подумал я про себя. — Что же сейчас, когда она вернулась, не гонишь?»
— Для нас с тобой, может быть, просто, — сказал я вслух и упёрся руками в пластиковую спинку его кровати. — Но не для неё. Я всю жизнь думал, что она любит тебя.
— А я всю жизнь знал, что она любит тебя, — вздохнул он. — И, если эта фанатка, которую я притащил домой, был Владкин способ вырваться на свободу — я не мог ей отказать.
Я покачал головой, чувствуя, как словно рвутся швы на плохо заштопанной ране.
Это разговор пора было заканчивать — он приносил мне невыносимую боль.
