- Постой! А этот… Гордеев из твоей легенды… он вообще существует на самом деле?
- Конечно. Это реальный человек. И его действительно пригласили на работу сюда еще задолго до всех событий.
- И где он сейчас?
- В запое.
- Шутишь?
- Нет, конечно. Гордеев классный спец, но после завершения срока каждого большого контракта этот парень жестоко бухает… И вообще, Май, ну, какая разница?
- То есть, как это – какая? Я так и не поняла, почему ты решил, что твоя легенда раскрыта. А даже если так… я-то тут при чем? С чего ты взял, что мне оставаться здесь опасно, а тебе – нет? Поедем домой вместе, Андрюш? Зачем тебе здесь торчать?!
Я обхватила его за пояс и спрятала лицо на широкой груди, в безуспешной попытке скрыть то, как сильно меня колотит.
- Ну, что ты, неженка моя… Успокойся. Все будет хорошо. Я тебе обещаю.
- Да-да… конечно, - я шмыгнула носом, с трудом контролируя свою истерику. - Все будет… Но ведь я даже не знаю, с чего все началось! Зачем этот маскарад? Инсценировка смерти… Я ведь до сих пор не знаю, зачем? И поэтому чувствую себя такой беспомощной, Андрей… И мне страшно. За тебя. Я боюсь, что ты скрываешь от меня что-то важное.
Он ответил не сразу. Вздохнул, перебирая мои волосы… И лишь спустя, как мне казалось, вечность, заметил:
- Инсценировку моей смерти придумал твой отец.
- Папа?
Андрей кивнул. Но понятней мне точно не стало. Тогда я потребовала, чтобы Андрей мне все рассказал. И, видимо, понимая, что иначе я просто свихнусь от неизвестности, он выложил все, как есть. О том, что все началось с покушения. И о том, что их было три… В этом месте меня начало колотить особенно сильно. Сейчас, когда я так близко узнала Андрея, когда он проник в мою душу и поселился в ней, наполнив её любовью и радостью, мне было жутко даже представить, что этого всего могло и не быть. Что я могла никогда не узнать его. Не коснуться… Не испытать эту сумасшедшую страсть и любовь, без которой я уже не представляла себя. Что я могла бы остаться в Москве. И может даже вернуться к Сергею… К привычному плавному течению жизни, и никогда не познать этот шторм… Когда тебя с одного пика эмоции на другой швыряет, и все чувства обострены до такой степени, что ты сам от макушки до пяток, как оголенный нерв, а от вкуса жизни, который ты, наконец, распробовал, прет больше, чем от самой забористой дури.
- То есть в том, что в этом может быть замешан твой друг, ты не догадывался?
- Абсолютно.
- Но ты его все равно не предупредил?
- На этом настояли братья Белые. Может быть, они уже тогда его подозревали, не знаю.
- И мой отец тоже не в курсе, где ты?
- Нет. Но он догадывается, что я жив.
- Ему ты тоже не доверяешь?
- Не в этом дело. Вокруг него вьется слишком много людей. Мы не могли проверить каждого.
- Спасибо...
- За что?
- За ответ. Я же должна понимать, кто на нашей стороне играет…
Рука, которой Андрей продолжал водить по моим волосам, замерла. А сердце, которое размеренно и сильно билось под моим ухом, запнулось. Андрей отстранился, опустив руки на мои локти, и с жадностью на меня уставился.
- А если бы твой отец не на моей стороне играл? Что тогда, Майя? – сипло поинтересовался он.
- Тогда бы этот выбор разбил мне сердце.
- Почему? – допытывался он, затягивая темной прорвой взгляда.
- Потому что я все равно выбрала бы тебя.
Я зажмурилась от страха. Понимая, что в моих словах не было ни капли лжи. Я бы выбрала его. В любом случае.
- О господи… - прошептал Андрей, вновь привлекая меня к своему сердцу, - О господи, Ма-а-айя…
Я засмеялась. Счастливо. И немного испуганно. Вцепилась в его футболку. Это был такой щемящий момент, что нервы просто не выдерживали. Я попыталась как-то разрядить обстановку и пробурчала:
- А чего ты хотел, Север? Если даже стрелки компаса указывают на тебя…
Его грудь под моей щекой дрогнула. С губ сорвался тихий, но полный неприкрытого веселья смешок. Который секундой спустя перерос в громкий оглушительный хохот.
- Не хочу тебя расстраивать… это все очень красиво… и поэтично прозвучало, - сквозь смех заметил Андрей, - но у компаса две стрелки, и они смотрят в разных направлениях.
Я хлопнула глазами, переваривая его слова. И когда до меня дошел смысл сказанного, просто зашлась от хохота. Знаю-знаю… Повод был так себе. Но в тот момент, похоже, наши предохранители все же не выдержали напряжения. И смех для нас стал лучшим средством, чтобы справиться с ним. Мы хохотали, и хохотали, пока за нашими спинами не раздался тихий голос:
- Андрей, у меня новости…
Мы обернулись. Андрей выступил вперед, будто защищая меня.
- Одна плохая, а другая хорошая? – хмыкнул.
- Где-то так. Как я понимаю, Майя уже в курсе происходящего?
Я кожей ощутила неодобрение стоящего напротив мужчины. Хотя его лицо и голос оставались абсолютно бесстрастными. По крайней мере, мне так казалось в тусклом свете зарождающегося дня.
- Да. Она в курсе. И есть большая вероятность, что Миха тоже.
- Твою мать… Что тебя натолкнуло на эти мысли?
- Когда мы были в доме шамана, кое-что случилось. Я не уверен на сто процентов, но вероятность того, что он меня вычислил, есть, и большая. Кстати, где в этот момент был мой охранник, не знаешь?
Саша тихонько выругался. Вздохнул.
- Обыскивал его вещи. Я ж, блядь, не могу разорваться.
Андрей выставил перед собой руки, давая понять, что не в претензии.
- Что-нибудь нашел?
- Да так. Ничего интересного.
- Тогда что ты хотел мне сообщить?
- Мы узнали, что он делал в психушке.
- Мне из тебя клещами каждое слово вытаскивать?
- Лучше присядь.
- Саша! Просто скажи, какого черта с ним случилось. Он болен? Если да, то какой ему поставили диагноз? Он вменяемый? Или не отдает отчет тому, что делает?
Андрей разволновался и с силой вжался пальцами в мой бок. Я понимала, что происходит. И молила небо, чтобы его догадки оказались верными. Потому что это могло бы помочь ему пережить предательство. Это могло бы стать тем самым ответом на главный вопрос – за что? Если Михаил был психически нездоров, это многое бы объяснило.
- Это считалось болезнью до девяносто девятого года. Сейчас – нет.
- Да родишь ты, наконец, или нет?!
- Его лечили от гомосексуализма.
Я метнулась взглядом к Андрею. Накрыла его пальцы своими и легонько сжала. Я не могла на это смотреть. Это было просто невыносимо. Если бы я могла забрать хотя бы часть его боли. Если бы я только могла… Впрочем, боль на его лице очень быстро сменилась недоверием, а недоверие – громким смехом.
