Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
Внутри я впервые встретилась с Киндт. Под жужжание камеры мы сели, чтобы немного побеседовать. Говорили мы о том, как именно запускался мой страх, о том, где в моем теле он ощущался, начинал действовать. Она измерила мне давление и попросила оценить, насколько сильный страх я сейчас ощущаю по шкале от 0 до 100. Я почувствовала, как в груди возникают зачатки старой паники, когда рассказывала ей о случае на «Стандартном». В этот момент, сказала я, я уже на 30.
Затем она раскрыла мне свой план. Мы должны были отправиться на пожарную станцию, где мне предстояло забраться в корзину лестницы пожарной машины, которую затем поднимут в воздух. Что я по этому поводу думаю? Я рассмеялась: «Не думаю, что я буду в большом восторге».
Мы все забрались в микроавтобус съемочной группы, чтобы отправиться в пригород Амстердама. Сначала я присоединилась к общему разговору в машине, но вскоре притихла и стала смотреть в окно на плоские зеленые поля. Я нервничала. Боялась того, что должно было произойти. Но больше всего я боялась, что недостаточно испугаюсь. Уже больше трех лет у меня не было приступов настоящей паники (со времен случая на «Стандартном»), и я переживала, что слишком хорошо научилась подавлять свою реакцию, как-то ее контролировать, хотя и не могла освободиться от нее совсем. Киндт сказала мне изо всех сил стараться этого не делать, дать возможность страху подняться и охватить меня, просила не использовать механизмы защиты. Я надеялась, что смогу это сделать.
Я подождала за пределами пожарной станции, чтобы остальные вошли во двор и подготовились. Прямо за забором в местном пруду плавали утки. Я попыталась напомнить себе, что ощущала во Флоренции, как была обездвижена неизбежным внутренним образом собственного тела, скользящего по терракотовым черепицам Дуомо. Или вспомнить, как забралась до половины мачты парусника на озере Онтарио, как раскачивалась, не могла двигаться, не думала ни о чем, кроме собственного тела, которое сейчас разобьется о палубу. Я старалась сделать так, чтобы мной овладело воспоминание о том страхе.
Наконец пришло время начинать. Киндт подвела меня к корзине пожарной машины (по сути, это была маленькая платформа с перилами) и заставила туда залезть и встать в углу рядом с воротцами в перилах, которые можно было открыть, чтобы повысить мое чувство уязвимости, если нужно будет испугать меня еще сильнее. Со мной в корзине (за штурвалом) был высокий круглолицый пожарный, второй сидел за рулем самой пожарной машины. Оба они встретились со мной глазами и улыбнулись, и я спросила себя, что они думают по поводу такого странного использования своего рабочего времени. Возможно, ничего хорошего, учитывая все обстоятельства, подумала я. Киндт стояла у меня за плечом, оператор с камерой был тоже с нами, выглядывая из-за спины пожарного. Я подумала: «А эта штука всех нас выдержит?» – и тут мы начали подниматься в воздух.
Я инстинктивно протянула руку, чтобы ухватиться за перила. Киндт заставила меня их отпустить. Я засунула руки в карманы – она велела мне этого не делать. «Безопасное поведение» было запрещено. Теперь только ноги связывали меня с платформой, которая дергалась и покачивалась на ветру. «О боже, – сказала я. – Черт возьми». Мы поднимались все выше. Я заставила себя посмотреть вниз – как удаляется двор, – но не стала переводить взгляд на расстилающийся до горизонта плоский пейзаж, чтобы успокоиться. Пожарный повернул нас вокруг своей оси, сделав медленный круг. Я почувствовала тошноту, головокружение, ужас. И сказала Киндт, что дошла уже до 60.
Мы поднялись еще выше, до самого предела лестницы. Теперь мы стояли над пожарной станцией, выше, чем все остальное, видимое в любом направлении. Ветер бросил волосы мне в глаза, платформу трясло из стороны в сторону. Я застонала. У меня не было чувства, что я сейчас умру, но все это мне совсем не нравилось. Может быть, достаточно? Я сказала Киндт, что уже, должно быть, 70. Проходило время, не знаю сколько. Не более одной-двух минут, но казалось, значительно больше. Я смутно осознавала, что оператор снимал меня крупным планом, когда я застонала и вокруг лица развевались волосы. Киндт стояла рядом со мной и смотрела мне в глаза, пытаясь определить уровень моего ужаса.
Она спросила, становится ли мне хоть сколько-нибудь легче. Я ответила, что немного привыкла и, когда ветер не дует порывами, а платформа не двигается, мне чуть легче. Это был сигнал того, что нам можно спускаться и надеяться на лучшее.
Когда мы оказались на земле, у меня тряслись ноги. Я не сразу выбралась из корзины и постояла во дворе, мне казалось, что сейчас я упаду. Грудь сдавило, я дышала часто, воздуха не хватало. Киндт принесла мне бутылку воды и одну таблетку. Пропранолол. Я проглотила таблетку и, дрожа, отправилась ждать в фургон, а съемочная группа еще что-то снимала. Крузе осталась со мной и попросила больше не думать о том, что я только что делала. Мы немножко поговорили о том о сем, в фургоне было страшно жарко.
Я пришла в себя раньше, чем можно было ожидать. Тело вернулось в норму. Пульс стал медленным и ровным, ноги перестали трястись, грудь больше не сдавливало. «Это подействовала таблетка», – сказала Крузе.
В клинике я пару часов читала книгу в тихой палате. Киндт и съемочная группа уехали: они направились на ферму, где следующему пациенту предстояло справиться с боязнью кур. Крузе снова измерила мне давление, а потом отпустила, напомнив, чтобы я не думала, не говорила и не писала о том, что произошло, пока хорошенько не высплюсь. Я пообещала постараться.
На следующий день я снова приехала в клинику, снова села в микроавтобус съемочной группы и приехала на пожарную станцию. Спать я легла рано, но проснулась, проспав четыре или пять часов; дома, в Уайтхорсе, была середина дня. Я надеялась, что тело получило достаточно циклов быстрого сна, чтобы реконсолидация воспоминаний состоялась.
Я нервничала, но это было нервное возбуждение, а не ужас. Покопалась в себе, чтобы проверить, не начинает ли меня охватывать страх предстоящего, – и ничего не обнаружила.
В течение всего утра я пыталась опознать какие-либо признаки изменений. Стала ли я более смелой, меньше ли нервничала на лестнице, ведущей в мою съемную квартиру? Возможно. Но, строго говоря, разве я боялась лестниц до этого дня? Трудно сказать.
И снова я шагнула на платформу вместе с Киндт и оператором, и теперь я не боялась. За штурвалом был уже другой пожарный. В животе немного засосало, но это ощущение было скорее предвкушением, как раньше, до первой аварии, или как перед выходом на сцену для получения заработанного усердным трудом диплома.
Нагруженная корзина начала подниматься в небо, но я не боялась. Я смотрела вниз на двор, который становился под нами все меньше, и не ощущала тошнотворного головокружительного ужаса вчерашнего дня. Все было чудесно! Я расплылась в улыбке, потом начала громко смеяться.
Мы поднялись выше. Ветер швырял корзину из стороны в сторону, но я смеялась. Я посмотрела вниз, на землю, потом на горизонт, потом снова вниз и поняла, что единственное, о чем беспокоюсь, это чтобы очки не свалились с носа на асфальт внизу. Я покопалась в себе. Где же мой страх? К этому моменту он уже должен был подняться и охватить меня с ног до головы. Может быть, он где-то спрятался и ждет, когда я потеряю бдительность? Я так его и не нашла.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
