— Ладно! — сказала я покорно. — Через железную так через железную.
— Сейчас выходим! — сказал Валера. —Дальше пешком. Скажи, а это имеет какое-то отношение к нашему делу?
— Прямое: там живет дядя убитого Сучкова, — пояснила я. — Я договорилась, что сегодня приду к нему с визитом.
— Ты думаешь, он что-то знает?
— Честно говоря, я раньше думала, что он мог все это устроить. У него и мотив для этого был шикарный: Сучков растратил на свое дело все его сбережения, а возвращать не собирался. Однако теперь думаю, чушь это все.
— Тогда зачем он нам нужен? — пожал плечами Валера.
— Но ты же сам говоришь, что мы должны искать зацепку где только можно! — возразила я. — Вот и пойдем искать зацепку у дяди Сучкова. А вдруг он что-то знает?
Валера с сомнением покачал головой, хотел что-то возразить, но не успел: трамвай подошел к остановке, и нам нужно было выходить.
Железная дорога, которую я преодолевала нынешним утром, оказалась пустячком в сравнении с тем, что предстояло пересечь теперь. Для начала мы прошли между высокими стенами каких-то заводских корпусов в проулок, имевший такой вид, что порядочные люди сюда, наверное, не заглядывали и после захода солнца девушкам здесь путь заказан. Но Валера Гурьев шел спокойно, будто все так и надо, только подходя к железнодорожному мосту, вдруг тихо присвистнул.
— Ого! Вот это да! — воскликнул он. —Давненько же я тут не ходил, не ездил! За это время мост успели сломать.
На мосту и в самом деле часть ступенек была разобрана и висела табличка: «Проход воспрещен». Так что нам пришлось тащиться через железнодорожное полотно, которое в этом месте было высоким, и нам пришлось взбираться на щебенчатую насыпь, потом спускаться с нее. На этот раз я боялась сломать уже не каблук, а шею и о вероятности появления поезда даже и не думала. И правильно делала, потому что поезд все равно не появился, все было тихо, спокойно и безлюдно. Валера Гурьев, как мог, помогал мне справиться с препятствиями, приговаривая при этом виноватым голосом:
— Извини, Ирина! Не знал, что мост закрыли на ремонт, иначе бы не повел тебя здесь…
Потом мы шли по каким-то узким проулкам между высотными домами; Валерий и в самом деле знал тут все подворотни. Потом мы выбрались на проспект Строителей, широкий, шумный, полный машин и людей, и стали спрашивать у прохожих, где находится дом, который мы ищем. Уныние и усталость, которые чувствовали мы оба во время этих поисков, сменились напряженным ожиданием, когда мы оказались наконец перед дверью в квартиру Сучкова.
Нам открыла дверь небольшого роста сутулая старушка с растрепанными седыми волосами, обрамляющими ее морщинистое лицо. На меня она посмотрела пристально: узнала, должно быть, — я почувствовала это — известную в городе телеведущую — и пригласила войти, едва ответив на наше приветствие и даже не улыбнувшись.
Я оказалась в главной и единственной жилой комнате однокомнатной квартиры. Вид у нее был самый заурядный: две кровати, диван, кресла. У окна — стол и телевизор, который был теперь выключен, но, как я поняла, с его помощью коротали старики отпущенное им время на жизнь.
В углу на диване сидел сам Николай Васильевич. Это был довольно упитанный старик, и я без труда могла, несмотря на его сидячую позу, увидеть его круглый, плотный животик. Лицо у Сучкова было широкое, скуластое, щеки обрюзгшие, как у бульдога, совершенно лысая голова, только по бокам ее торчали лохматые седые космы. По бледному, желтоватому цвету лица нетрудно было заключить, что он редко выходит на улицу.
— Садитесь, не стойте как неприкаянные, — сказал он высоким, дребезжащим, типично старческим голосом. — В ногах, как говорится, правды нет. — И он указал нам рукой на противоположный край дивана, где сидел сам; мы уселись и украдкой продолжали разглядывать старика. Не могла не подивиться про себя мысли: какой же я была дурой, если могла всерьез считать его убийцей собственного племянника!
— Если не ошибаюсь, — вновь заговорил старик своим высоким, дребезжащим голосом, — вы пришли ко мне по поводу моего непутевого племянника, не так ли?
Голос его дрогнул, и старик задумчиво уставился куда-то перед собой, мне показалось, что в глазах его блеснули слезы. Я проследила за его взглядом и увидела то, что при беглом взгляде на комнату ускользнуло от моего внимания: большой портрет Дмитрия Сучкова в траурной рамке на полке книжного шкафа. Только это был не тот, что я уже видела у Анжелки, — портрет тридцатилетнего Сучкова. Николай Васильевич увеличил и вставил в рамку портрет совсем еще юного племянника, может быть, восемнадцатилетнего, с нежным пушком над верхней губой и пышной копной аккуратно причесанных волос на голове. Разглядывая эту фотографию, я вдруг обнаружила, что Дима Сучков был очень даже симпатичным юношей.
Сутулая старушка, открывшая нам дверь, вошла в комнату и села на стул напротив нас. Как мы догадались, это была супруга Николая Васильевича.
— Ну-с? — вновь заговорил старик. —Чем могу быть полезен?
Я решила, что с Николаем Васильевичем надо разговаривать в прямой и доверительной манере.
— Мы ищем способ доказать вину убийц Сучкова, — начала я.
— Доказать вину убийц моего Димки? переспросил старик. Каждое слово выговаривал он медленно, с трудом. — Однако мне рассказывали, будто милиция уже арестовала какого-то Димкиного конкурента и доказательств его вины у них предостаточно.
— Конкурент — Игорь Горелов, но он не убивал, — сказала я. — Его подставили. А вот тех, кто подставил и на самом деле убил Дмитрия, мы хотим вывести на чистую воду.
— И вы знаете, кто это на самом деле сделал?
— Знаем, — сказала я. — А вот доказательств у нас нет. Вернее, у нас масса улик, но они все косвенные, и милиция особого значения им не придает. Им нужны настоящие, веские доказательства, а где их взять, мы не знаем.
— Ну-ка, ну-ка! — В поблекших глазах старого прокурора внезапно возник интерес. — Ну-ка, расскажите мне об этих уликах. И откуда они. Посмотрим, что можно из этого извлечь.
И я стала рассказывать. Все, не скрывая ничего и никого не жалея: и про Анжелку, и про бородавчатого, и про Чубатого, все то, что я сегодня утром выплеснула в лицо Чубатому, и свою версию преступления — все это я рассказала старому прокурору, родному дяде убитого. Тот слушал молча, внимательно и, казалось, бесстрастно. Только когда я говорила, как Сучкова застрелили в лесу и как потом везли в багажнике «Ауди», выбросили его безжизненное тело на асфальт, пухлые, обрюзгшие щеки старого прокурора задрожали, и он быстро отвернулся к окну, но я успела заметить блеснувшие в его глазах слезы. К концу моего рассказа он уже вполне овладел собой и, дослушав, пристально и сосредоточенно поглядел на меня в упор.
Когда я наконец умолкла, ненадолго воцарилось молчание, которое вскоре прервал старик.
— Вот, значит, как! — сказал он со вздохом. — Получается, из-за его жены его и убили.
