Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
Она погрузилась в темные глубины своей большой черной сумки. Извлекаемые оттуда вещи: леденцы Life Savers, скомканные квитанции, магазинные чеки, потемневшие от времени.
— Я точно знаю, что конверт здесь, — раздраженно бормотала Уна. — Там еще про лошадей говорится.
Снова и снова она погружалась в загадочные глубины, дрожа от волнения, а волосы, недавно уложенные в прическу, топорщились, как перья у плохо ощипанного цыпленка.
Она уставилась на Куина и Белль. Ее лицо почти растворилось в белесоватом свете на фоне лобового стекла, если не считать ярких, колючих глаз и полоски помады.
— Я же клала его в эту сумку, — сказала она и посмотрела на Куина. — Вы брали его?
— Зачем мне его брать?
— Чтобы уточнить адрес, например, — надула она увядшие губы.
— Не брал.
— Куин, у тебя память короче заячьего хвоста.
— Ну уж если бы я порылся в дамской сумке, наверняка запомнил бы такое.
— Ничего, есть же телефонная книга, — сказала Белль. — Не волнуйтесь, Уна, мы его разыщем.
Куин понял, что Белль перешла в стадию оттаявшего сердца. Он чувствовал себя как гид, который привел свою группу на какую-то непонятную городскую площадь только для того, чтобы застать там публичную казнь.
— Значит, я положила его в чемодан, — сказала Уна, на этот раз более раздраженно.
— Давайте посмотрим, — сказала Белль. — Сейчас посмотрим.
Она притормозила на островке безопасности и открыла дверь, впустив густой, хоть кусай его, поток воздуха.
— Погодите, погодите, — сказала Уна, вытаскивая мятый конверт из чрева своей сумки. — Вот же он.
Она дряхлела с каждой минутой. О чем он, черт подери, думал, когда согласился взять женщину такого возраста в такой дальний путь, да еще в машине без кондиционера? С самого ланча — два с половиной часа — она сидит неподвижно. Разве это не вредно для нее?
Куин рассматривал конверт.
— Сколько лет этому письму?
— Какая разница?
— Вы созвонились с ним, верно?
— Это было бы странно — звонить ему ни с того ни с сего. Я не звонила.
— Брайдл-Пэт-лейн, четырнадцать-двадцать, — прочитала Белль на конверте. Она держалась спокойно, по-матерински. — Держу пари, мы уже недалеко. Сердцем чую.
Куин чувствовал себя сразу и мошенником, и жертвой. Уна втянула его в эту поездку, но только после того, как он сделал вид, что будет дико рад оказать ей услугу. Сам привел механизм в действие — вот и получил. Он стал обдумывать эту ситуацию в надежде скоротать минут двадцать, а тем временем, может, выяснится, что дом сына обрушился из-за урагана, или сменил владельца, или переделан в гончарную мастерскую.
— Спросите-ка вон у той девушки, в какую сторону ехать, — велела ему Уна.
Несмотря на дурные предчувствия, он пересек проезжую часть и по блестящему щебню дошел до рыжеволосой девушки со щеками абрикосового цвета, которая проверяла газ. Она напомнила ему Белль в молодости: такое же ненасытное выражение лица. Со временем Белль его утратила, ее лицо стало выражать не то чтобы удовлетворенность, а просто отсутствие аппетита, но после смерти мальчика это голодное выражение вернулось, только теперь оно не восхищало Куина, как раньше. Слово «ненасытное» к нему больше не подходит, скорее, «изголодавшееся». Он купил три шоколадных батончика и бегом вернулся к машине, словно убегая от какого-то недоразумения.
— Вперед и прямо, — объявил он. — Мили три-четыре.
Он раздал подтаявшие шоколадки.
— Мне припоминается, что там среди зеленых холмов извивается река, — сказала Уна, когда Белль снова завела мотор. — Мод-Люси писала такие дивные письма. Они жили в пригороде. Может, там будет посимпатичнее.
Брайдл-Пэт-лейн оказалась справа — длинный мощеный пригорок, окруженный домами, похожими на пироги, в конце квадратом расположились низкие кирпичные здания под прозрачным атриумом, перламутровым, как брюшко бабочки. На фасаде красивая деревянная вывеска: «Кондоминиум “Фруктовый сад”». Под вывеской — лесенка из табличек, как меню в мороженице: САМОСТОЯТЕЛЬНОЕ ПРОЖИВАНИЕ, ПОЛУСАМОСТОЯТЕЛЬНОЕ ПРОЖИВАНИЕ, ПРОЖИВАНИЕ С УХОДОМ, ПРОЖИВАНИЕ С УСИЛЕННЫМ УХОДОМ, УХОД ДЛЯ УТРАТИВШИХ ПАМЯТЬ. Под табличками — адрес большими буквами: БРАЙДЛ-ПЭТ-ЛЕЙН, 1420.
— Это дом престарелых, — сказала Белль и схватила конверт с приборной доски.
— Он же писал, что живет в квартире, — нахмурилась Уна.
— Не может быть, — Белль широко раскрытыми глазами изучала многоуровневую табличку. — Сколько лет вашему сыну?
Уна неуклюже вышла из машины, в белесом ярком свете казалось, что она скукожилась, а ее одежда выцвела, на негнущихся ногах она обошла большой горшок с пышными петуниями.
— Уна, погодите секунду, — позвал Куин, но она не обратила внимания. Вход был деликатно закрыт, но автоматическая дверь бесшумно открылась и закрылась, поглотив Уну.
Белль вспотела и тяжело дышала, открыв рот.
— Господи, — озиралась она в отчаянии. — Господи. А что, если он в коме?
Ее спокойствие в мгновение ока испарилось, голос упал до шепота:
— Сколько ему? Лет семьдесят пять?
— Девяносто.
— Господи, мне и в голову не приходило. Сын же все-таки. Говоришь, девяносто? — Она потрясла головой, словно пыталась уложить в ней эту цифру.
— Белль, ей было четырнадцать, когда она родила. Я же тебе рассказывал.
— Я все помню, — оборвала Белль. — Неужели ты думаешь, что я не помню? Просто я не в ладах с проклятой математикой.
Он вдруг заметил, что ее блузка вся в пятнах.
— Ты говорил, что у нее есть сын, которого она давно не видела. Конечно, я помню — то есть мне в голову не приходило, — я забыла. Я не в ладах с математикой.
Куин никогда не отличался даром предвидения, и все же, шагая следом за Белль в вестибюль, он прикидывал возможное развитие событий, не исключая скоропостижную смерть Уны и экстренную транспортировку Белль в ближайшую психиатрическую лечебницу. Он взвешивал вероятности этих исходов, от большей к меньшей, а у самого иголки впивались в глазные яблоки, как во время панического приступа, когда мальчик умер.
Вестибюль напоминал холл компании «Грейт Юниверсал Мэйл Системс»: узорчатые ковры, люстры под хрусталь, стеклянная стойка администратора, деревья в горшках. Уна бесследно исчезла. Из-за створок двойных дверей доносились звуки спрятанной за ними жизни: стук по кафелю ходунков и четырехопорных тростей прерывался паузами оттого, что человек забывал на полпути, куда шел. Мать Куина, которую рак унес молодой, умирала в похожем заведении, только поменьше. Еще ребенком он научился терпеть влажные испарения больных и старых тел, привык к эстетике автобусной остановки в больничных палатах, но лязганье ортопедических приспособлений почему-то всякий раз производило на него сильнейшее впечатление, эта аритмичная, бессмысленная, нескончаемая перкуссия[10]. Цок… пауза… цок-цок… пауза… Он пытался уловить мелодию в этом хаосе — детская привычка, — но ритм не выстраивался.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
