Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
Один из мировых судей кентского города Рейнхем высказал мнение, что новая книга «дает полную свободу старым традициям, заставляя умолкнуть всех адептов нового учения, которые более не смеют сказать ни слова». В ответ на это Кранмер заявил, что «если верующие беспристрастно прочтут те прежние заявления, то осознают, что все эти атрибуты веры — чистилище, паломничества, моление святым, иконы, просвира, святая вода, заслуги, деяния, церемонии — не должны вновь стать предметом прошлых злоупотреблений». Епископская книга, таким образом, допускала различные толкования.
На следующий год английская Библия была представлена народу в виде набора религиозных предписаний. Томас Кромвель обнародовал приказ, согласно которому в течение двух лет каждой церкви поручалось обзавестись собственной копией Библии на родном языке и представить ее прихожанам; ее необходимо было прикрепить цепями на открытом месте, чтобы каждый имел возможность ее читать. Изданная Библия основывалась на редакции Майлса Ковердейла, вышедшей в 1535 году и являвшейся, в общем и целом, переработкой оригинальной версии Тиндейла. Таким образом, человек, которого обвиняли в ереси и чей перевод по приказу короля сожгли одиннадцатью годами ранее, теперь стал невоспетым и непризнанным автором новой английской веры. Каждой церкви также велели разместить на столе по одной книге, содержавшей «Отче наш», «Аве Мария», Символ веры и десять заповедей — также на английском языке.
Этот перевод зачастую считается одним из величайших моментов в истории Реформации. Он сразу отождествил английскую Библию с религиозными преобразованиями, тем самым связав прообраз будущей протестантской веры с национальным английским самосознанием. В XVII веке, в частности, культурная и религиозная история стали единым целым. Жизненный путь Оливера Кромвеля, к примеру, невозможно понять без должного осмысления английского перевода Священного Писания. Стоит отметить, что Оливер Кромвель приходился дальним родственником Томасу Кромвелю через брак своего прадеда. Перевод Библии сформировал в Англии библейскую культуру словесности, в отличие от преимущественно визуальной культуры прежнего средневекового мира. Эта видоизмененная культура впоследствии нашла отражение в произведениях Мильтона и Баньяна, Блейка и Теннисона.
Английская Библия способствовала формированию языка религиозной веры. Ковердейл первым ввел в обиход такие выражения, как «сердечная доброта» и «милосердие Божье». В одном из трактатов тех времен говорилось, что «у каждого жителя Англии теперь в руке — равно как и в каждой церкви и ином месте — есть священная Библия на его родном языке». Историк XVII века Уильям Страйп писал: «Всякий, кто мог, купил эту книгу, или жадно читал ее, или просил других прочесть ее ему». Текст Священного Писания вслух зачитывали с кафедры собора Святого Павла собравшимся толпам народа. Подданные короля питали надежду, что чтение Библии привьет чувство послушания законным властям — с тем лишь отличием, что блюсти верность теперь полагалось королю, а не папе римскому.
В том же собрании религиозных постановлений Томас Кромвель приказал каждому приходскому священнику или викарию «завести книгу либо журнал, в который следует записывать день и год каждой свадьбы, крестин и похорон». Приходские журналы ведутся по сей день, ознаменовав собой одно из наиболее значительных нововведений послереформенной веры. Согласно другому указу, иконы святых угодников более не признавались священными, а стоявшие перед ними лампады и свечи надлежало убрать. Католическую церковь Англии предстояло очистить от всего лишнего и реформировать, не подрывая при этом ее устоев.
Кромвель приказал духовенству хранить молчание в вопросах толкования Священного Писания, «не пустословить и не краснобайствовать, не заниматься словопрениями и не обсуждать оное; и не думать, яко знают то, чего на самом деле не знают». Подобная осмотрительность в отношении религиозной доктрины имела первостепенное значение на фоне опасений новых разногласий и недовольства в стране, которая едва избежала разрушительной религиозной войны.
Нарочитой двусмысленности религиозных реформ самой по себе было достаточно, чтобы пресечь дальнейшие попытки пропаганды лютеранства. Летом 1538 года некоторые немецкие лютеране прибыли в Англию, чтобы изучить перспективы заключения союза в вопросах веры; король намеренно заманил их в Лондон, намекнув на возможность соглашения с немецкими правителями, например с курфюрстом Саксонии и ландграфом Гессена, составив тем самым противовес папе римскому и императору. Оставалась, впрочем, одна проблема. Один из членов делегации Генриха, Роберт Барнс, однажды заявил самому Лютеру, что «мой король безразличен к религии». По-видимому, это была правда.
Немецкая дипломатическая миссия из трех делегатов так ничего и не добилась. Их разместили в скверных условиях, «со стаями крыс, денно и нощно носившихся по комнатам и причинявших огромные неудобства, и с кухней, столь близко располагавшейся к уборной, что от запаха всем становилось дурно»; один из делегатов серьезно заболел. В вопросах веры король оставался вежлив, но непреклонен. Посланцы стремились положить конец таким злоупотреблениям, как мессы по личному заказу и принуждение духовенства к целибату, однако Генрих не пошел на компромисс. Задержавшись в Лондоне почти на пять месяцев, делегаты с облегчением вернулись к себе в Германию. Лютеранский реформатор Меланхтон отправил личное письмо Кранмеру, сетуя на содействие папским предрассудкам.
Из Германии прибыли и первые анабаптисты; они верили, что крещение младенцев противоречит сути Нового Завета и что они являются истинными избранниками Божьими, которые не нуждаются в каком-либо внешнем авторитете. Всеми благами (включая жен) полагается владеть сообща, в ожидании неминуемого второго пришествия Христа. В прокламации, обнародованной в ноябре 1538 года, король приказал им покинуть страну; того, кто остался, преследовали и предавали смертной казни.
Неприязнь Генриха к любому, на ком лежало порочное пятно неортодоксальной доктрины, стала очевидной в тот же месяц во время судебного процесса против школьного учителя Джона Ламберта, обвиненного в отказе признать божественное присутствие Христа в Святых Дарах причастия. Сам король присутствовал на заседании суда по делу о ереси, с ног до головы облаченный в одежды из белоснежного шелка — символ невинности; его стража также была одета во все белое. Кромвель писал: «Удивительно видеть, насколько царственен… и благосклонен его величество в своих попытках обратить нечестивца в веру истинную, насколько убедительны и явственны доводы его величества против него».
Судебный процесс проходил в банкетном зале Вестминстерского дворца. «Скажи-ка, милейший, — начал король, — как звать тебя?» Он восседал на помосте под балдахином со своими лордами по левую руку и епископами — по правую. На поверку оказалось, что Ламберт использовал вымышленное имя, чтобы избежать обнаружения, и попытался объяснить это королю. Громовым голосом король перебил его: «Я бы не поверил тебе, двуликий притворщик, будь ты моим братом». Дело в суде, как полагал Ламберт, несомненно было уже им проиграно.
— Скажи мне откровенно, признаешь ли ты, что это есть тело Христово?
— Это не есть его тело. Я отрицаю это.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
