Придворные пожаловали ко двору еще рано утром. Их громкие голоса, смех под окнами мешали спать. Люди сновали по коридорам и набережной, вышагивая чинно, с чопорными лицами, и кичились родовитостью и нарядами, которые даже у мужчин поражали богатством. Дамы же в честь выхода в свет надели, наверно, все имеющиеся украшения и накладные косы; поголовно накрасили губы оттенками красного.
Авела и Кавия, решив, что я печалюсь из-за скромного наряда, принялись наперебой рассказывать, что у тизарии Нельмелы, как и у ее сына, изумительный вкус. Что подаренное ею платье, с обилием красивых складок, соблазнительно струится по моим бедрам и подчеркивает грудь. Я это и сама понимала. Если бы пришлось выбирать самостоятельно, выбрала бы такое же.
Закончив с нарядом, принялись за прическу, и тут я с удивлением узнала, что Ковен, оказывается, подарил не подвеску, а налобное украшение. Когда его одели, желтый камень, символизирующий солнце, засиял у меня во лбу, как звезда. Авела заверила, что распущенные волосы — самый подходящий вариант в моем случае. Так при дворе не ходят, но я ведь и не придворная дама, а особенная. И мне можно
все.
— Вот только волосы короткие, — посетовала Кавия. — Но ничего страшного. — Ушла в свою комнату, соседствующую с моей, и вернулась с широкой, низенькой коробкой. А когда открыла крышку, я увидела накладные локоны.
С ними пришлось повозиться, зато выглядеть я стала просто восхитительно. Пусть водопад волос фальшивый, но как смотрятся! Надеюсь, не отпадут по дороге.
Оглядев себя в зеркале, решила, что пропадать — так с музыкой, барабанами и танцульками. И начала кисточкой рисовать смоки айз. А потом потянулась к помаде, сделанной из душистых масел и красителей.
— Тизарин не любит алых губ, — возразили дамы.
— Ему же хуже. Я люблю, — ехидно улыбнулась и принялась выводить соблазнительный лук Амура на губах. Хорошо, что ресницы и брови Авела покрасила на досуге.
Результат получился замечательным. И хоть я ужасно волновалась перед конкурсом, сердце еще замирало от предвкушения встречи с Варком. Очень хотела, чтобы он удивился, восхитился мной и наконец-то влюбился.
За дверью тем временем собралась толпа. Кавия просветила, что придворные поделились на партии и разошлись поддерживать своих претенденток. А вот некие братья Анталы разделились и разбежались по претенденткам, чтобы уж наверняка не промахнуться с выбором избранной.
— Дружная семейка, — заметила я и загрустила, потому что у меня, кроме Варка, никого нет. Но он тоже поддерживает меня из-за корысти.
В завершении мне на шею надели широкое колье, отдаленно похожее на те, что носили фараоны, и когда сбор завершили, пригласили жреца.
Когда он вошел в покои, я стояла лицом к окну и боялась повернуться. Если и сейчас Варк не заметит меня — последние надежды на взаимность пропадут. В груди засаднило, и время, проведенное с Тиасой, вспомнилось мне, как самое счастливое в этом мире.
— Если все будет хорошо — хочу увидеть Тиасу, — произнесла негромко и, затаив дыхание, повернулась.
Варк по-прежнему молчал, но его реакция давала надежду. Он, казалось, не расслышал просьбы. Внимательно разглядывал платье, поднимая взгляд от моих бедер к талии, груди, задержался на губах. Потом посмотрел в глаза, и я смущенно улыбнулась.
— Надо скромнее, — пробухтел недовольным тоном, но мне почудилось, что его реакция походит на приступ ревности.
«Боже! Неужели ревнует?!» — от радости затрепыхалось сердце, щеки запылали, и я отвернулась.
— Пора, — поторопила Кавия.
Подошла к двери и, услышав легкий гул, повернулась к Варку.
— Выше голову, прямее спину, — напомнил он, продолжая меня внимательно разглядывать. — Готова?
Кивнула, и Варк открыл дверь.
Толпившиеся в коридоре придворные затихли. В тишине четверка телохранителей, приставленных Нельмелой для безопасности, окружила мою личную свиту, и мы двинулись вперед. Жрец, шедший впереди, ступал важно и ровно, будто палку проглотил. За ним я, пытавшаяся идти ему под стать, и мои дамы. А следом шептавшиеся аристократы.
Зная причину, по которой они выслуживались у моих дверей — ощущала себя противно и изо всех сил старалась их присутствие не замечать. Только теперь поняла, насколько сильно шокировало мое непринужденно-дерзкое поведение тизарина и тизарию, привыкших к иному отношению. Повезло, что у них крепкие нервы и выдержка хорошая, а то отправили бы на перевоспитание в темницу — тотчас шелковая стала бы. Размышляя обо всем этом, шла по нарядным залам и коридорам, украшенными цветами, лентами, коврами, флагами. Чем ближе к тронному залу — тем больше попадалось придворных. Перед моей свитой они расступались, однако голов не склоняли, что на языке жестов означало — это бунт и недоверие. Ну что ж, запомню.
Подобное неуважение задевало. Да, я выросла в мире, где все равны, на коленях не ползают, ноги не целуют, но ешкин кот! Заклинатели и златокрылы — их защитники, покровители! Какими надо быть упоротыми эгоистами, чтобы думать только о личной выгоде и не замечать очевидного. Многие придворные своими глазами видели, что рядом со мною на прогулках Фроська. Разве этого не достаточно, чтобы хотя бы формально клонить головы. Не передо мною, а перед традициями!? Я «закипала».
Перед роскошными дверями тронного зала остановились. Два слуги синхронно отворили створки, и от столпотворения, буйства красок, запахов я на миг растерялась. Но Варк шагнул вперед, и я последовала за ним, высоко подняв голову.
Придворные, как опытные физиономисты, уловили мое недовольство, и гул тотчас стих, но некоторые наглецы нарочито заговорили громче.
У колонн, что тянулись вдоль зала с двух сторон, расположились соперницы с группой поддержки, одетые вычурно богато, будто в укор мне — нищей девке, и смотрели с вызовом. Лишь одна из них, пухлая, как колобок, смутилась и отвела взор.
Мы приблизились к трону, на котором восседали Эбек и Нельмела. Ее пурпурное платье удачно сочеталось с аметистовой рубахой супруга и лавандовой Ковена. И что удивительно, вышивка на моем сиреневом платье очень походила на узоры, украшавшие их наряды. Вот такое выражение симпатии.
Варк поклонился, я же не шелохнулась — и среди придворных пошел возмущенный рокот. Не обращая внимания, мы свернули влево, к одинокой колонне, за которой стояла дополнительная охрана. Я физически ощущала, как сотня людей жадно разглядывала меня. Но вздрогнула, когда повернулась лицом к залу и заметила у противоположной стены Цитарпа, пронизывающего меня злыми глазками. Он стоял в тени, почти полностью скрытый большим флагом, однако аура, исходящая от него, ощущала кожей. Отвернулась и старалась в его сторону больше не смотреть. И все же из-за растерянности речь глашатая, извещавшего о начале состязания, пропустила мимо ушей. Только на фразе:
— Пусть лучезарные Лах и Авсия рассудят спор! — очнулась и окончательно разнервничалась.
