Есть у демопатриотаЕжедневная забота —Смысл и жизни, и борьбы:Отряхнуть народ от лениИ поднять его с коленей,А Россию – на дыбы!
Но денег пока не получил…
Да, Горбачева погубила любовь к чутким, сметливо-переметливым соратникам. А Ельцина доконает его нездоровая любовь к сподвижникам, владеющим иностранными языками! Понятная слабость для человека, не получившего в юности порядочного образования… Но тут трудно удержаться и не вспомнить историю, приключившуюся с Недвижимцем. Он в свое время окончил сельскую школу, где иностранный язык по причинам бездорожья и удручающей удаленности от очагов культуры вообще почти не преподавали, если не считать уроков школьного завхоза, которого в конце войны немцы угнали на работу в Германию, но подоспевшие наши на полпути отбили и вернули домой. Так вот, Недвижимец, даже разбогатев, долго не мог жениться, потому что непременно хотел взять девушку, в совершенстве владеющую одним из европейских языков, предпочтительно английским. Он даже сваху за большие деньги нанял, и та все же нашла. Девушка была так себе, не первой свежести, но окончила спецшколу, стажировалась за границей и на языке Шекспира щебетала, как птаха. Первое время Недвижимец был положительно счастлив. Но потом стал замечать за своей женой разные странности: то она засмеется невпопад, то яичницу на сметане поджарит… Решил навести справки и выяснил: спецшколу она действительно окончила, но спецшкола эта была особенная, единственная в Москве, где применялась уникальная методика обучения иностранным языкам детей с дефектами умственного развития. Методика оказалась чудодейственной, ума она, правда, не прибавляла, но совершенное знание иностранных языков обеспечивала. Автор методики, он же директор школы, защитил на этом диссертацию и получил золотую медаль ВДНХ. А жена Недвижимца чуднела день ото дня. Тут как раз начались гайдаровские реформы, и она, увидав в телевизоре какого-нибудь министра-реформатора, хлопала в ладоши, пускала пузыри и кричала: «А я с ним в одной школе училась!..» Недвижимец хотел было развестись, да куда там – она уже забрюхатела. Сначала он очень переживал, особенно за будущего ребенка, но потом рассудил: если после окончания этой спецшколы люди аж до министров выросли, то что, собственно, беспокоиться… Сейчас его странноватенькому сыну только три года, но Недвижимец уже заранее оплатил ему место в этой замечательной спецшколе!
Витек воротился поздно и был хмур до неузнаваемости.
– Ну и как воспоминания? – спросил я.
– Иди ты со своей старухой!
Далее последовало замысловатое крупноблочное ругательство, которое, конечно, не под силу выдумать одному человеку, и могло оно родиться только усилиями многих поколений отечественных строителей в условиях чудовищной организации труда. Выразившись, Витек проследовал в ванную. Но сразу вернулся с тюбиком шампуня:
– А поядреней у тебя ничего нет?
– В каком смысле?
– Ну, какого-нибудь хозяйственного мыла?
– Нет.
– А стиральный порошок есть?
– Есть, под ванной.
Из любопытства и сострадания я пошел за ним следом. Витек нашел непочатую коробку «Лотоса», надорвал и полностью высыпал в горячую воду. Потом разделся и влез по горло.
– Спинку потереть?
– Иди ты!
Далее последовало еще более замысловатое ругательство, отличающееся от предыдущего примерно так же, как «Фауст» Гёте отличается от «Фауста» Марло. Могуч и неисчерпаем русский народ!
В это время позвонил Жгутович:
– Спишь?
– Тружусь.
– Слушай, может, Арнольду позвонить? Пусть еще «амораловки» подошлет!
– Совсем плохо?
– Да хуже некуда… Позвони, а?
– Вот ты и позвони! Я тебе сейчас телефон продиктую.
– Нет, ты позвони. Он на меня тогда в ресторане обиделся!
– И правильно сделал! Не будешь над людьми насмехаться. Он же не виноват, что ты в Москве родился…
– Позвони, – продолжал клянчить Жгутович. – Жена уже на пределе! А может, у тебя все-таки осталось?
– Ладно, позвоню, – согласился я, глянув на бутылку, где было уже не больше стакана.
А этого, для того чтобы плавно от халтуры перейти к «главненькому», явно маловато.
– Что там наш Витек поделывает? – спросил воодушевленный Стас.
– Почему это «наш»?
– Ну твой, твой.
– В ванной, грехи смывает.
– Заезжал в ЦДЛ – только и разговоров о нем, – тоскливо сообщил Жгутович.
– То ли еще завтра будет!
– А что будет?
– Узнаешь. Ты с Кипятковой знаком?
– Да… Она к нам в магазин заходит.
– Вот когда в следующий раз зайдет, ты ее про акашинский роман и спроси… Чего молчишь?
– А чего говорить?
– В среду читай «Литературный еженедельник», там Закусонский про моего Витька пишет.
– Ну это еще не слава.
– Курочка по зернышку клюет!
– Ты все равно не выиграешь!
– Выиграю! Так что скорее дочитывай свою энциклопедию, я уже для нее на полке место освободил. Что ты там еще интересненького вычитал?
– Да все то же, – упавшим голосом сообщил Жгутович. – Революцию в России, оказывается, тоже масоны сделали. Керенский был масоном. И все остальные. Ленин, наверное, тоже, но об этом не пишут. Вообще я поражен: как какая-нибудь мало-мальски историческая личность – так масон; как выдающийся человек – так масон…
– Может, они оттого историческими да выдающимися стали, что масонами были?
– Я подумаю…
– Подумай! Спокойной ночи!
Я положил трубку, очень довольный тем, как уел самонадеянного Жгутовича, и вдруг почувствовал в комнате бодряще-удушливый запах прачечной. Это был вымывшийся Витек.
– Что это за масоны такие? – спросил он.
– Как бы это тебе попонятнее объяснить, – начал я. – В двух словах не скажешь. Есть много версий, написаны десятки книг… Но если все-таки в двух словах, это такое тайное общество…
