Всё это крутилось у меня в голове, пока я сидела, глядя в пол, ожидая, когда матушка соберёт мои вещи. Любаву муж унёс в их светёлку, Яромирку забрала нянька, Богдана дед тоже куда-то отослал, я не вслушивалась. Просто сидела, чувствуя на себе жалостливые взгляды, и ждала, когда нужно будет уезжать.
Много разных чувств смешалось во мне. Страх. Обида. Растерянность. Печаль. Но постепенно голову начало поднимать любопытство.
Осознала, что ничего о тех, к кому меня отправляют, не знаю. Какие они — драконы? Как живут, где? Неужели в пещерах, как народ шепчется? Что едят? А меня чем кормить будут? А вдруг сырым мясом? А вместо одежды шкуру какую-нибудь дадут. Как же я жить-то буду?
А так и буду. Никто меня не спрашивает, чего я хочу, согласна ли я, не страшно ли мне. Отдадут, и всё. Ладно, надеюсь, всё будет не так и плохо, как я себе надумала. Нужно верить в хорошее, иначе разревусь, а слёзы показывать не хочется, особенно перед ратниками.
Они-то, наверное, не удивятся, думают ведь, что я ребёнок ещё. Да и что они должны подумать, глядя на меня и видя перед собой девочку, которой и правда, больше двенадцати лет никто не даст, хотя мне давно уж девятнадцатый идёт. Почему я так плохо расту — так никто и не понял. Первые-то годы вроде нормально всё было, мы с сестрой и ходить одновременно начали, и говорить, и читать, а зубы у меня вообще раньше, чем у неё вылезли.
Только с каждым годом становилась заметна разница между нами. Сестрица Любава обгоняла меня в росте и весе, а я вроде бы тоже росла, но как-то медленно. Мне уже почти девятнадцать, а груди до сих пор почти нет, так, прыщи какие-то. И дни женские не пришли ни разу.
Матушка меня по всем знахаркам княжества водила — никто ничего понять не смог. Вроде никакой хвори особой не нашли, я, конечно, болела, но не больше, чем сестра, детские болячки ни одну из нас стороной не обошли, но ничего другого у меня так и не нашлось. Я была нормальным, здоровым ребёнком, просто… словно бы младше на несколько лет.
В итоге все решили, что сглаз на мне. Порча наведённая. Кто и когда её наложил, никто не знал, одна знахарка сказала, что такое можно даже на мать навести, а на ребёнке скажется. Хорошо, мол, что только на одном, Любава нормальная оказалась. А поскольку никто так и не узнал, кто наша мать и откуда — никто не искал девочек-двойняшек, возрастом около года, что потерялись на ярмарке в день нападения драконов, — то ничего о своей родной семье мне было неизвестно. Может, у меня такое в роду, может, какая-нибудь бабка или тётка тоже медленно росла, да не узнать этого уже никогда.
И вот теперь то, что так расстраивало матушку, переживавшую за меня, в итоге спасло её сына. Что ж, её можно понять. А мне нужно быть благодарной, что восемнадцать лет нас с сестрой кормили-одевали, растили-воспитывали. И вернуть семье этот долг.
— Пора, — сказал бородатый, и, подняв голову, я увидела матушку с узелком. Сунув мне его, она обняла меня, поцеловала в макушку, шепнула:
— Прости…
Я молча обняла её в ответ. Знаю, она меня любила, просто… Богдана она любила сильнее.
Вышла Любава, рыдая, притиснула меня к себе, дед по голове погладил, батюшка в лоб поцеловал. Братишка, шмыгая носом, сунул в руку любимую свистульку. А потом все долго махали мне вслед, когда, посадив перед собой на коня, бородатый повёз меня в новую, неизвестную жизнь.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы втроём приехали на берег залива. Мои спутники спустили меня на землю, тот, что с усами, сунул леденец на палочке, бородатый сказал:
— Храни тебя боги, девочка, — и оба уехали.
А я осталась. Стало немного не по себе, хотя за несколько часов пути мы едва обменялись парой фраз — ни мне, ни им не хотелось говорить, было что обдумать. Лишь раз я спросила, а не убьют ли нас жёлтые драконы сразу же, просто в отместку? Никто ж проверить не сможет. Бородатый покачал головой:
— Да кто бы вас жёлтым отдал? Красные и заберут, говорят, драконий король так распорядился. У красных к людям ненависти нет, детей они не обидят.
Это меня немного успокоило. А теперь мои спутники, чьих имён я так и не узнала — да и они моё не спросили, может, безымянную меня им проще было драконам отдавать? — тоже уехали, оставив меня одну. То есть не совсем одну, конечно. Кроме меня на берегу были ещё люди. Две женщины средних лет присматривали за десятком малышей, сидящих на траве. Кто-то из них плакал, кто-то затеял какую-то игру, один спокойно спал. Ещё трое бегали рядом, женщины лишь присматривали, чтобы к воде близко не подходили.
Неподалёку стояли три парня, спокойно наблюдая за происходящим, но близко не подходя. Наверное, братья, подумалось мне. Волосы у всех троих были такие рыжие, что аж в красноту отливали. Может, это лучи заходящего солнца так отсвечивали?
Когда я подошла ближе, одна из женщин, с жалостью оглядев меня, спросила, не голодная ли я, и, не дожидаясь ответа, сунула кусок хлеба с сыром. Поняв, что проголодалась, я стала жевать, наблюдая за детьми.
Все они были гораздо младше меня, года по два-три, может, кому-то четыре, не больше. А ведь они даже не понимают, что с ними происходит, даже не осознают, что родителей больше никогда не увидят. Бедные малыши.
Пока я ела, привезли ещё двоих. Передав детей женщинам, ратники сразу же уезжали. Интересно, у них такой приказ был? Раздумывая над этим, заметила две точки над морем, которые, приближаясь, превратились в красных драконов. Кто-то из детей испугался, кто-то смотрел на диковину, раскрыв рот, и, каюсь, я была среди вторых.
Драконы опустились на берег, неподалёку от нас. Они мне показались огромными, наверное если бы дракон лёг, то батюшка смог бы дотянуться рукой до его спины. А когда стоял на лапах — мог легко заглянуть в окно второго этажа нашего дома.
Как заворожённая, я рассматривала переливающуюся в закатном свете красную чешую, огромные крылья, сейчас сложенные за спиной, длинные хвосты, как у ящериц, головы, украшенными небольшими гребнями, похожими на плавник ерша. И огромные пасти, в которых, наверное, поместилась бы половина меня. Бррр… Жутковато.
Тот из драконов, у которого гребень был покороче, поставил на землю большую корзину и, рассмотрев детей, молча указал пальцем с когтём, размером со столовый нож, на одного из малышей. Один из рыжих, до этого стоящих в стороне, подошёл, взял выбранного ребёнка, не обращая внимания на его вопли, завернул в вынутое из корзины одеяло, уложил в саму корзину, крепко привязал ремнями — кажется, они были специально прикреплены к ней. Очень странная корзина.
Второй дракон подхватил корзину, и обе огромных крылатых ящерицы улетели в сторону другого берега. Не успели они скрыться, как подлетели ещё две пары. Эти так же выбрали детей, кого помладше, и унесли их.
Потом это стало чем-то едва ли не обыденным. Драконы прилетали, всегда парами, забирали по ребёнку и улетали. За это время ратники привезли ещё четверых детей, их забрали тоже. И в какой-то момент из всех детей на берегу осталась одна я. Подъехала телега, обе женщины уселись в неё и уехали, оставив мне узелок с остатками хлеба и сыра и кувшин с водой. На берегу, кроме меня, осталось лишь три рыжих парня, которые уже не стояли, а тоже сидели на траве, глядя вдаль, наверное, ожидая драконов, которые заберут меня.
