– Она дотронулась до меня! – произнесла книга на столе человеческим ртом, появившимся на обложке.
– А меня прочла! – кричал «Кодекс квартового стража», у которой рот был на корешке.
В комнате поднялся громкий гул. Книги начали кричать, переговариваться. Каждая отличалась разной анатомией: у одних было пять глаз, разбросанных хаотично, у других по два рта, а третьи имели похожие на человеческие лица.
– Книги, замолчите! – в комнате повисла тишина, – Пусть говорит кто-то один.
– Пусть Толковый говорит, – предложила одноротая книга.
– Валяется под подоконником.
Аккуратно, стараясь не наступить на живые книги, я добралась до подоконника и достала «Толковый словарь» в кожаном переплёте.
У него было два глаза и седые брови, а над ртом – густые усы. Он напоминал лицо старика.
– Меня направили сюда по месту прописки, – словарь прочитал мои документы и немного смутился.
Книги заговорили все разом, выражая свои эмоции.
– Замолчите! – пресёк волнения толковый словарь. – Добро пожаловать домой, Аттика. Мы тебя давно ждали.
Слова старой книги сжали сердце радостной болью. Я столько лет этого ждала!
Странное молчание парализовало книги.
Вторая глава
Смахнув пыль со старого семейного альбома, я переворачивала страницы жизни гарпий семьи Гейл. Здесь были детские фотографии отца и снимки с друзьями и однокурсниками, в его взгляде чувствовалась юношеская дерзать и озорство, а крылья такого же цвета, как и мои.
Я легонько коснулась подушечками пальцев картинки, словно пыталась почувствовать живое тепло. Но, увы, его уже не было в живых.
– Как это произошло?
– Сердце не выдержало – инфаркт, – грустно ответил Толковый, – в тот же день пропала и ты. А мы остались совсем одни.
– А моя мать?
– Мы не знаем её.
– Как это? Так не бывает.
– В мире гарпий бывает. Поставь меня повыше, чтобы я мог тебе показать.
Установив Толковый на верхнюю полку, я подчинилась его команде – стала одну за другой перебирать картины, лежащие стопками по всему дому. В основном это были пейзажи и рисунки комнат. Он остановил поиски, когда я наткнулась на изображение детской спальни.
– Это она! Возьми меня в руки, дочка.
Я взяла старую книгу и стала рассматривать изображение.
– Не узнаешь?
– Да как же она узнает, старый ты папирус! Ей же два года было! – прилетело от одноротой книги.
– Но-но, дамочка! Вашего мнения не спрашивали!
– Я не обязана молчать…
– Так, прекратите оба! Что я должна узнать на картине?
Ссора тут же закончилась. Только Толковый словарь добавил шепотом:
– Ох уж эти любовные романы. Вечно лезут туда, куда их не просят… Коснись полотна и всё поймешь.
С недоверием, но я дотронулась до картины… и моя рука провалилась в изображение, становясь частью рисунка. Превозмогая страх, я просунула и вторую руку… голову… туловище, прихватив с собой говорящего советника.
Я оказалась в детской комнате, вошла в неё через картину, будто в дверь. Нежно бежевые обои выглядели свежими – наверное, время не властно над картинными комнатами. Детский комод и аккуратная белая колыбелька, подвешенная на веревках к потолку.
– Это твоя комната, – сказал словарь.
Я с содроганием представила, как отец подходил ко мне ночью и утирал мои слезы. Как играл со мной в мячик, как крепко обнимал и кружил меня в воздухе… Теперь я хоть знала, как он выглядел. Взглянув в колыбельку, я непонимающе уставилась на то, что там лежало:
– Что это? Скорлупа?
– Да, а что тебя удивляет, дочка? Все гарпии появляются на свет из яиц. Вот поэтому мы не знаем, кто твоя мать. Леанол принес тебя ещё яйцом, ни разу не обмолвившись о матери.
– Так всегда в этом мире бывает?
– Не всегда, но бывает. А что, в твоем мире отцы без матерей не воспитывают дочерей?
– Бывает. Но редко.
Побыв в комнате ещё немного, мы вернулись обратно в настоящий мир. Книги всё так же болтали о своем, но при моем появлении опять притихли.
– Я рада, что мне удалось здесь побывать. Рада, что узнала про отца. И немного грустно, что придется вернуться обратно в свой мир.
– Но ты не можешь вернуться обратно, деточка, – сказала книга в грубом кожаном переплете.
– Почему? В миграционной службе сказали, что я могу вернуться обратно. А если не продлю визу, меня даже депортируют.
Книги подняли плотный шёпот, будто решали, стоит ли мне раскрывать секретную информацию.
– Дочка, ты должна кое-что знать о нашем мире. Да и обо всех мирах, которые нам известны. Всё намного сложней, и я даже не знаю, как тебе объяснить!
– Я могу! Достань меня, – прозвучал сдавленный книжный голос из стопки на столе.
Повинуясь, я вытащила книгу с названием «Сказки и легенды». Эта книга отличалась от других: неровные швы на переплете, отсутствие печатных букв на обложке, рисунки, словно выполненные неумехой, делали её похожей на красивый блокнот или рукопись.
– Открой меня…
Я осторожно перевернула обложку, и книгу охватило синее сеяние, отражая в воздухе прописные буквы. Закорючки изменялись, перетекали из одной в другую, превращаясь в яркие живые образы. Застыв в воздухе, они образовали четыре планеты. Одну я узнала сразу – Земля, мир людей, в котором я жила до сегодняшней ночи. Три оставшиеся показались мне немного знакомыми.
«Сказки и легенды» приятным голосом заговорила:
После магического разлома во вселенной образовались четыре мира. У каждого из них был свой путь, своя история и свои дары.
Терра – мир людей без магических способностей, их дар заключался в прогрессе и развитии…
Земля прокрутилась и приблизилась ко мне так, что я смогла прикоснуться к иллюзии пальцем.
Магикайя – мир волшебников, чья сила заставляла подчиняться все: живое и мёртвое. Но кроме магии, в этом мире больше ничего не было. Мир суров, и выжить в нём крайне трудно…
Чёрная обугленная планета сменила землю. Магикайя походила на потухшее солнце, окутанное пеленой грязной пыли.
Троятия – мир существ, живших в гармонии с природой, отвергавших агрессивную магию и прогресс. Их мир безграничен в своих богатствах.
