Я обдумал свое положение и все, что произошло до сих пор, и, как это ни покажется странным, почувствовал, что ко мне вернулась уверенность в себе. Я оказался здесь меньше часа назад и совершенно не могу двигаться. Тем не менее я пережил встречу с местными жителями. То, что крестьяне передадут меня властям, казалось хорошей новостью. Несмотря на раны и травмы, я сохранил контроль над всеми органами чувств и могу отслеживать, что происходит вокруг. Я не утратил самообладания. Я не проявил никаких признаков слабости, не связанных с полученными травмами; до сих пор я не просил пощады. А поскольку в этот момент меня страшно мучила жажда, единственным арабским словом, которое я произнес, было слово «вода».
Мы вошли в одну из тех деревень, которые я заметил во время спуска. Теперь процессия шествовала по узкому проходу между двумя рядами глинобитных домов. Вдоль улицы текли потоки нечистот, перед нами, оглашая воздух своим кудахтаньем, метались куры. Носильщики свернули влево и вошли во двор перед одним из домов. Осла, лежавшего на куче соломы, прогнали мощным пинком, и меня уложили на его место. Несколько мужчин вошли во двор вслед за мной.
Я предположил, что это местные старейшины. Остальные остались снаружи, некоторые расположились на прилегавших крышах.
Крестьяне попытались заговорить со мной. Я лишь смотрел на них и просил воды. Я думал о своей жене Мирьям: успели ли ей сообщить, что этой ночью я не вернусь домой, а если нет, то как долго она проживет с иллюзией, что в нашем доме все благополучно.
Двор создавал ощущение покоя. Это ощущение усиливали лица немногочисленных собравшихся, выглядевшие совсем не угрожающе. Кто-то вошел во двор и что-то сказал по-арабски. Мужчины снова взвалили меня на плечи. Конвой снова пустился в путь. В отличие от первого путешествия, в этот раз меня несли лицом назад, поэтому можно было видеть многочисленный эскорт. Я стал подозревать, что меня тащат на самодельную виселицу, которую приготовили, пока я лежал во дворе; возможно, под нее решили использовать одно из ветвистых деревьев, которые были видны по дороге в деревню. Мне подумалось, что этот парад может стать генеральной репетицией грядущих похорон.
Деревенская молодежь на этот раз шествовала впереди. Всю дорогу они играли с моими пальцами ног, перекрещивая их то так, то эдак, пока наконец я не закричал от боли, что вызвало взрыв детского смеха. Затем игра продолжилась, мои пальцы скрестили как-то иначе. Последовал еще один крик боли, потом взрыв смеха — и все повторилось.
Мы шли около десяти минут, после чего процессия остановилась. Справа от меня стоял армейский пикап, а рядом с ним — шестеро солдат в синих беретах. Ценой некоторых усилий они забрали меня у крестьян и положили в машину. Однако окружающая толпа стала ее раскачивать, и потребовалось время, чтобы от них отделаться. Была уже почти ночь, Я лежал на полу едущего грузовика. Шестеро солдат сидели справа и слева от меня, зажав автоматы между ног, и молча бросали на меня любопытные взгляды. Их темно-синие береты казались огромными, и это ненадолго меня развлекло. Правда, теперь, когда угроза немедленной казни осталась позади, жестокая реальность выступила на первый план — Египет, плен, серьезные раны, медицинская помощь, допросы, охранники, Война на истощение[4], изоляция.
Все будет хорошо! — сказал я себе.
Грузовик замедлил ход, и мы заехали в полностью огражденный двор, окружавший одноэтажное здание. Там стояли и чего-то ждали какие-то мужчины, один в форме цвета хаки, другие одетые в белое. Появились носилки, и из грузовика меня перенесли в длинный освещенный коридор. Подошедший офицер попросил назвать себя. Я услышал свой голос «Гиора Ромм, капитан, армейский номер 485515, вторая группа крови». Ничего больше. В правую руку впилась игла капельницы.
Через некоторое время офицер вернулся и сообщил, что я в больнице одного небольшого городка, и все ждут, когда приедет хирург. Меня переложили на каталку и доставили в центр большой, залитой светом комнаты. Поскольку теперь я мог целиком видеть свое тело, я сделал беглый осмотр и понял, что выгляжу не лучшим образом. Мой летный комбинезон был весь изодран и покрыт грязью. На правом бедре расплылось темное пятно засохшей крови. Из-под штанов торчали две грязные ноги, правая — вся в крови. Приподняв руку, я мог потрогать грязные, все в песке волосы и сгустки крови на лице.
Не знаю, сколько времени я лежал в этой комнате. Входили и выходили какие-то офицеры, военные летчики, и, недолго постояв рядом, уходили. Никто не пытался заговорить со мной: все только входили, смотрели и уходили. Наконец, появился хирург или, как его называли, «специалист по костям». В течение нескольких минут он подключил меня к анестезионному аппарату. День закончился не худшим образом.
Глава 4
12 сентября 1969 года
Когда я открыл глаза, я обнаружил, что лежу в постели в темной комнате. Как ни странно, я твердо знал, что я военнопленный и нахожусь в Египте. На стуле рядом со мной сидел санитар в белой униформе. Увидев, что я пошевелился, он встрепенулся и спросил, как я себя чувствую. Я сказал, что хочу пить, и попросил воды. После этого он спросил: «Кто поджег мечеть Аль-Акса?»
Дело в том, что несколько месяцев назад душевнобольной турист, приехавший в Иерусалим из Австралии, действительно попытался поджечь мечеть Аль-Акса на Храмовой горе, священном месте для всего мусульманского мира. Если бы у него получилось, пламя охватило бы не только мечеть, но и весь регион.
«Не я», — сухо ответил я, всем своим тоном показывая: «Оставь меня в покое». Я едва мог верить своим ушам, однако оценил короткую лекцию о религиозных чувствах своих тюремщиков. Несмотря на то что передо мной был медицинский работник, я сразу понял, что это не слишком доброжелательный человек, чтобы с ним беседовать. Мои глаза начали привыкать к темноте, и я начал оценивать ситуацию, сложившуюся после операции.
Правая нога была целиком закована в металлический корсет, левая — в обычный гипс. Левая бровь, которой досталось от камня, была зашита и забинтована. Санитар наконец услышал мою просьбу. Он взял медицинский шпатель, обернутый в марлю, окунул в стакан воды и дал мне высосать сколько смогу.
В комнату вошло несколько человек. Один из них приоткрыл шторы, и я успел бросить взгляд на его наручные часы, которые показывали пять часов. Снова привезли каталку, но на этот раз мне завязали глаза.
Вскоре я оказался на полу микроавтобуса. Туда же сели все те, кто на рассвете вошел в мою комнату. Они беседовали друг с другом, время от времени давая мне пососать воды с медицинского шпателя. После двух с половиной часов езды мы оказались в другом здании. Это я смог определить по лязгу железных засовов на въезде. Меня сняли с каталки. Поскольку свет, проникавший под повязку на глазах, стал слабее, я понял, что мы внутри какого-то здания.
