1
Фридрих Шмидт стоял на пороге своего дома в маленьком городке между Шварцвальдом и Швабскими Альпами и притворялся, будто ему не страшно.
Сверху ему были видны крыши Троссингена, а над городом, словно старинный замок, высилось здание фабрики. Над фабрикой возносилась ввысь дымовая труба, выпуская белый столб дыма, словно маяк на фоне пасмурного неба.
За спиной Фридриха стоял отец.
— Сынок, дорогу ты знаешь. Мы по ней сотни раз ходили. Помни, у тебя такое же право находиться на улице, как и у всякого другого. Дядя Гюнтер встретит тебя у ворот.
Фридрих кивнул, расправив плечи:
— Не беспокойся, отец, я смогу!
Он очень хотел верить собственным словам. Верить, что сделать такую простую вещь — дойти в одиночку до работы — будет легко. И совсем не нужно, чтобы отец наблюдал за ним, словно ястреб, защищая от испуганных прохожих и заслоняя от любопытствующих зевак. Фридрих шагнул вперед, потом обернулся помахать на прощание.
У папы волосы распушились вокруг головы седым нимбом, придавая слегка безумный вид. Ему шло. Папа в ответ поднял руку и улыбнулся Фридриху, но улыбка была не такой жизнерадостной, как обычно, скорее тревожной. Что это, у него в глазах слезы?
Фридрих вернулся и крепко обнял отца, вдыхая знакомый запах канифоли и анисовых леденцов.
— Все будет хорошо, отец! Наслаждайся жизнью, сегодня ведь ты первый день на пенсии. Пойдешь кормить голубей со старичками?
Отец рассмеялся и отодвинул от себя Фридриха на расстояние вытянутой руки:
— Ну нет! Разве я похож на завсегдатая парковых скамеечек?
Фридрих покачал головой, довольный, что развеселил отца.
— Чем ты будешь целый день заниматься? Надеюсь, ты подумаешь о том, чтобы снова выступать.
Давным-давно отец играл на виолончели в Берлинском филармоническом оркестре, но когда женился и у него появились дети, он нашел более практичную работу на фабрике. Мама умерла вскоре после того, как родился Фридрих. Отцу пришлось одному растить Фридриха и его сестру Элизабет.
— Вряд ли я стану играть в оркестре, — сказал отец. — Но ты не беспокойся, занятия у меня найдутся. Книги, концерты, ученики-виолончелисты. А еще я хочу организовать ансамбль камерной музыки.
— Отец, у тебя энергии хватит на троих!
— И это хорошо, ведь сегодня приезжает твоя сестра. Элизабет мигом начнет командовать, и вот тогда мне, конечно, понадобятся силы. Я уговорю ее снова играть на фортепьяно, мы сможем возобновить музыкальные вечера по пятницам. Сегодня и начнем. Я по ним скучаю.
Фридрих тоже скучал по домашним музыкальным вечерам. Сколько он себя помнил, каждую пятницу после обеда приходил к чаю дядя Гюнтер, папин младший брат, со своим аккордеоном. Отец играл на виолончели, Фридрих — на губной гармошке, хотя и на виолончели он тоже умел, если честно. Элизабет играла на фортепьяно. Отец и Элизабет постоянно спорили — обо всем, начиная с выбора песен и заканчивая тем, в каком порядке их исполнять. Фридрих уже бросил гадать, то ли отец с Элизабет во всем противоположны по характеру, то ли слишком похожи. И все же это были его самые счастливые воспоминания: польки, народные мелодии, пение и смех, и даже препирательства.
