— Я была наверху в усадьбе — знаете, у Лешеров —спросить, нет ли у них утиных яиц. У них там столько маленьких поросяток! Вотпрелесть — то! Вы любите поросят? Я очень, даже и запах их.
— В хорошем хозяйстве поросята не должны пахнуть.
— Правда? А у нас здесь всюду пахнут. Вы вниз? Яувидела, что вы идете один, и решила пойти с вами, только уж очень резкозатормозила.
— У вас чулок порвался, — обратил я ее внимание.Миген огорченно посмотрела на свою правую ногу.
Порвался — таки. Ну, да там все равно уже были две дырки,так что не велика беда, верно?
— Вы когда-нибудь штопаете чулки, Миген?
— Бывает. Когда мама заставит. Только она не оченьобращает внимание на меня — а это тоже по-своему не так уж плохо, правда?
— До вас еще, кажется, не дошло, что вы уже не девочка.
— А вы считаете, что мне надо быть такой, как вашасестра? Словно с витрины магазина?
Такая характеристика Джоан мне не очень понравилась.
— Она выглядит чисто, аккуратно и красиво, —строго ответил я.
— Очень красива, — вежливо согласиласьМиген. — Но ничуть на вас не похожа. Почему это так?
— Брат и сестра не всегда похожи, как две капли воды.
— Это верно. Я вот тоже не очень похожа на Брайена иКолина. Да и они совсем разные. — Она помолчала, а потом сказала:
— Странная это все-таки штука.
— Что именно?
Миген ответила коротко:
— Семья.
Я задумчиво кивнул:
— Пожалуй, что так.
Хотел бы я знать, о чем она сейчас думает. Минуту мы шлимолча, а потом Миген немного робко спросила:
— Вы — летчик, да?
— Да.
— Это у вас, когда вы летали?
— Да, была авария.
— А у нас тут никто никогда не летал.
— Пожалуй, — ответил я. — А вы бы хотелилетать, Миген?
— Я? — Миген удивилась. — Господи, нет. Менябы укачало. Мне и в поезде не по себе бывает.
Она помолчала, а потом спросила прямо, как это обычно делаюттолько дети:
— Вы выздоровеете и будете снова летать или так уж иостанетесь немного инвалидом?
— Доктор говорит, что все будет в полном порядке.
— Да, но что, если он из тех людей, которые привыклиобманывать?
— Не думаю. Правду говоря, уверен, что он меня необманывает. Я ему верю.
— Это хорошо, а то столько людей врут, как нанятые.
На это неопровержимое утверждение я ничего не ответил.
— Я очень рада, — продолжала Миген каким-тобезликим тоном. — Я боялась, что вы выглядите таким мрачным, потому чтовас на всю жизнь покалечило, но, если вы просто всегда такой — это совсемдругое дело!
— Я вовсе не мрачный! — холодно ответил я.
— Нет, так нет, но сердитый — это уж точно.
— Это потому, что мне хочется поскорее выздороветь, абыстрее никак не получается. — Так чего же сердиться?
Я засмеялся.
— Милая моя девочка, а вы разве никогда не выходите изсебя, когда чего-то ждете?
Минуту Миген раздумывала, а потом ответила:
— Нет. Чего ради? Мне нечего ждать. Все равно никогданичего не случается.
Меня поразило и тронуло что-то страшно безнадежное,прозвучавшее в ее словах, и я мирно спросил:
— А чем вы вообще все время занимаетесь?
Она пожала плечами.
— А чем мне заниматься?
— Увлекаетесь чем-нибудь? Занимаетесь спортом? Есть увас тут хоть пара друзей?
— К теннису или крикету у меня нет способностей. Здесьв городке много девушек, но я их не люблю. Они считают, что я просто ужасна.
— Глупости. Чего ради им так думать?
Миген покачала головой.
Мы как раз выходили на Хай — стрит, и Миген охнула:
— Вон идет мисс Гриффит. Ужасная женщина. Непрерывнопристает, чтобы я вступила в герл — скауты. А я не люблю скаутов. Кому это надорядиться в форму, маршировать по улицам в строю и носить нашивки за то, чемутолком так и не научился? Глупость все это.
В этом я был с Миген вполне согласен, но мисс Гриффитподошла к нам раньше, чем я успел высказать свое мнение вслух.
Сестра доктора, носившая довольно необычное имя Эме,обладала всеми теми свойствами характера, которых не хватало ее брату. Это былакрасивая, хотя и явно мужеподобная женщина с приятным, низким голосом.
— Привет, — крикнула она нам. — Хорошаясегодня погода, верно? А я как раз хотела встретить тебя, Миген.
Мне нужна твоя помощь — надписать адреса на письмах, которыерассылает Общество Консерваторов.
Миген что-то пробормотала в ответ и, взяв велосипед за руль,исчезла в толпе возле универмага.
— Странная девочка, — проговорила, глядя ей вслед,мисс Гриффит. — Страшно ленива и бродит все время, как лунатичка. Бедноймиссис Симмингтон нелегко, должно быть, смотреть на это. Я знаю, что онанесколько раз пыталась привлечь Миген к чему-нибудь: стенографии, иликулинарии, или разведению ангорских кроликов. Миген просто необходимо найтикакой-то интерес к жизни.
Я подумал, что она, наверное, права, но чувствовал, что наместе Миген тоже твердо отвергал бы все уговоры и предложения Эме Гриффитпросто потому, что меня бесила эта агрессивная баба.
— Я не признаю праздности, — продолжала миссисГриффит. — И уж во всяком случае у молодежи. Дело не в том, что Миген неочень красивая или непривлекательная или еще что-нибудь в этом роде. Мне иногдакажется, что у этой девушки не все дома. Мать это, конечно, ужасно огорчает.Отец, знаете ли, — она понизила голос, — у нее немногого стоил.Боюсь, что дочь пошла в него. Мать совсем извелась с нею Да, странных людейтворит господь бог.
— К счастью, — ответил я.
Эме Гриффит бодро рассмеялась.
— Да, если бы все мы были слеплены из одного теста,хорошего было бы мало. Только меня все равно огорчает, когда люди не берут отжизни всего, что могут. Я сама люблю жизнь и хотела бы, чтобы ее любил каждый.Мне, бывает, говорят:
— Вам, должно быть, скучно целый год напролет жить вдеревне? — Что вы, — отвечаю я им, — нисколько. У меня всегдаполно работы, я всегда счастлива. В деревне ведь каждый день что-нибудь дапроисходит. Мне и времени-то не хватает — скауты, женский союз, разные выборы иобщества, не говоря уж о том, что я забочусь об Оуэне.
