Между тем царь Петр Алексеевич, вернувшись 16 мая из Воронежа, навестил Томаса Книперкрону. Во время визита произошел весьма примечательный инцидент. Петр попенял жене резидента Барбаре за то, что она написала дочери в Воронеж, предупреждая о том, что скоро русские начнут войну и всех шведов в России ждут очень тяжелые времена. При этом царь настойчиво повторил, что ни при каких условиях не будет разрушать мир с «братом Карлом» и не стоит об этом больше беспокоиться. И вновь Книперкрона, а также его корреспонденты в Стокгольме проявили непонятную доверчивость.
Очевидно, что Карл XII не хотел войны с Петром I, какими бы презрительными словами он ни говорил о «русском медведе, вышедшем из болот»[14]. Доказательством этого служит не характерный для молодого самолюбивого монарха шаг: прислушавшись к совету осторожного и дальновидного политика, противника столкновения с Россией президента Государственной канцелярии графа Бенгта Оксеншерны, он отдал приказ о расследовании дела трехлетней давности, связанного с пребыванием Великого посольства в Риге. Любопытно, что до этого момента шведские власти, ссылаясь на разные обстоятельства, игнорировали жалобу Москвы на то, что рижский губернатор Дальберг во время посещения этого города посольством в 1697 году неуважительно обошелся с русским царем. Но сейчас ситуация изменилась: было проведено серьезное следствие и 23 мая король собственноручно подписал письмо в Посольский приказ, в котором были изложены все обстоятельства трагического недоразумения. В частности, указывалось, что не высокомерие губернатора, а лишь нездоровье, обострившееся под влиянием трагических семейных обстоятельств, помешало Дальбергу лично засвидетельствовать почтение и уважение русскому посольству. Поочередно отвечая на все обвинения, король выразил сожаление, что случившееся «царское величество на гнев привели», и подтвердил готовность сделать все, чтобы остаться «в соседстве, в любви и в дружбе». Но, как показало дальнейшее, маховик войны уже набрал обороты, и ход событий нельзя было изменить.
В это же самое время русская делегация Хилкова, миновав Клин, Тверь и Новгород, вышла к российско-шведской границе, где их встретил шведский отряд сопровождения. Недалеко от Нарвы был разбит лагерь, и 26 июня состоялся торжественный вход в город и прием у коменданта Геннинга Рудольфа Горна. Через три дня, в день Петра и Павла, князь Хилков устроил роскошный обед по случаю тезоименитства государя, за которого обе стороны «пили многажды». Он произвел на шведов очень приятное впечатление: воспитанный и светский молодой человек, умеющий поддержать беседу. В то же время от военного человека Горна не укрылось и то, с каким интересом русский князь осматривал городские укрепления и подступы к городу.
Спустя некоторое время русская делегация погрузилась на корабль, который, дождавшись попутного ветра, вышел в Балтийское море и 15 июля встал на рейде Стокгольма. После трехдневного ожидания на корабле состоялась официальная встреча. Резидента Хилкова со служителями и всем имуществом перевезли на роскошные королевские яхты, которые под ружейные и пушечные залпы пристали к пристани. Делегацию разместили в специально подготовленном доме на Йотегата, принадлежавшем вдове графине Маргарете
Суп, урожденной Оксеншерне[15]. С первых же часов на шведской земле князя сопровождало несколько человек, которые, как показало время, будут рядом долгие годы. Добрым приятелем станет королевский церемониймейстер и ученый-лингвист Юхан Габриэль Спарвенфельд, а недругом — переводчик, а впоследствии один из главных цензоров русской корреспонденции Петер Линдман.
Между тем шведский король в это время находился в военном лагере вдалеке от столицы, и 31 июля русская делегация отправилась в Мальме, где должна была состояться аудиенция. И вновь зоркий глаз резидента тщательно высматривал все, что могло бы заинтересовать Москву: качество дорог, медные рудники, королевские крепости, укрепления и пр. Уже в дороге пришло известие, что король со штабом переехал в Данию, и Хилкова на адмиральском корабле переправили в королевский лагерь на полуострове Шеланд. 19 августа в 2 часа после полудня состоялась долгожданная аудиенция у Карла XII, во время которой русский резидент вручил царскую грамоту и свою «верущую» грамоту. Вечером в присутствии высшего генералитета и королевских чиновников был дан торжественный обед.
В ожидании ответа короля Хилков несколько дней провел в шведском лагере. Любопытно, что шведы нарочито продемонстрировали русским гостям стоящие в Зундском проливе английские и голландские корабли, справедливо полагая, что князь сообщит об этом в Москву. 30 августа состоялась ответная аудиенция, на которой было объявлено королевское решение о дозволении Хилкову остаться в Швеции «на резиденцию». Это решение было дано при уже изменившихся обстоятельствах, о которых сам князь ничего не знал, — к этому времени Россия уже объявила Швеции войну.
II.
Война
18 августа[16] 1700 года в Москву пришло известие, которое так долго ждал русский царь: делегация Емельяна Украинцева после трудных многомесячных переговоров подписала мирный договор с Турцией. На следующий же день Петр объявил, что он разрывает с Карлом XII все соглашения и объявляет войну, и уже 22 августа выехал в Новгород. Через месяц он был уже у стен Нарвы, чтобы согласовать план штурма.
Первые пленные
Как и бывает в начале любого военного конфликта, первыми его жертвами становятся представители посольств и те, кто, будучи далеки от политики, не вовремя оказались на территории другого государства. Речь идет о купцах, моряках, студентах и просто путешественниках. Всех они, по сути, являются заложниками «большой политики», и не в их воле что-либо изменить.
Уже в день объявления войны — 18 августа — к шведскому резиденту Книперкроне пришел дьяк Посольского приказа Борис Михайлов и объявил, что по указу государя он должен либо выехать в Швецию, либо остаться на «свейском дворе за арештом». Через несколько часов шведская резиденция, находившаяся между Тверской и Никитской улицами[17], была взята под охрану прибывшим из Преображенского приказа отрядом из 26 солдат. Некоторое время Книперкрона думал о предложении русских, но главным препятствием было то, что по условиям сделки он мог взять с собой только одного сына. Жена с остальными детьми должна была остаться в качестве гаранта того, что он не будет вести антирусскую деятельность, а, напротив, займется освобождением русских пленных. После получения соответствующих указаний из Стокгольма он заявил, что остается в Москве, так как его знания и связи принесут большую пользу задержанным шведским подданным: купцам, ремесленникам, студентам, путешественникам, всем тем, кто был в это время на территории Московии.
