— Ты в самом деле считаешь, что стоит вам устроить в доме столпотворение, как все немедленно изменят свое мнение о Питере? — язвительным тоном осведомилась Элейн.
— Элейн, я советую вам не лезть в это дело, — рявкнул Слейтер. — Если вы позабыли, два года назад семейное предприятие было преобразовано в открытую компанию, а с мнением акционеров нужно считаться, нравится вам это или нет. Хотя подавляющая доля акций принадлежит Питеру, все чаще раздаются голоса, что он должен покинуть пост председателя правления и генерального директора. Причастность к исчезновению одной женщины и табели другой — не лучший имидж для главы международной компании. Да, Питер не говорит об этом вслух, но я знаю, он серьезно обеспокоен. Именно поэтому в дальнейшем ему придется демонстрировать свое участие в общественной жизни и, даже если это ему совершенно не нравится, активно освещать в прессе свои щедрые пожертвования на благотворительность.
— Да что ты говоришь? — Элейн поднялась. — Винсент, ты просто болван. Помяни мое слово, ничего у тебя не выйдет. Ты сейчас подставляешь Питера, а не защищаешь его. Во всем, что касается отношений с людьми, Питер полный ноль. Может, в бизнесе он и гений, но светские беседы — совсем не его конек, и тебе прекрасно об этом известно. Он куда уютнее чувствует себя с книгой в руке за закрытой дверью библиотеки, чем на светском рауте или шумной вечеринке. Он из тех, для кого лучшая компания — отсутствие компании. Когда состоится это ваше мероприятие?
— В четверг, шестого декабря. Кей Лэнсинг, девушке, которая его организует, нужно около семи недель, чтобы его разрекламировать.
— Сколько планируется продать билетов?
— Двести.
— Я непременно куплю две штуки, один себе, другой Ричарду. Кстати, я сейчас еду к нему в галерею. Он сегодня устраивает презентацию в честь какой-то молодой художницы.
Взмахнув на прощание рукой, она открыла французскую дверь и удалилась.
Слейтер проводил ее взглядом; губы его были поджаты в тонкую ниточку. Ричард Уокер был сыном Элейн от первого брака. И прием у него в галерее, вне всякого сомнения, оплатила она. Деньги Кэррингтонов обеспечивали ее никчемному сынку безбедное существование с тех самых пор, как ему стукнуло двадцать. Слейтер вспомнил, как бесило Грейс обыкновение свекрови заявляться в особняк, когда ей заблагорассудится. Хорошо хоть, у Питера хватило ума не позволить Элейн вновь поселиться там, когда Грейс не стало.
И Винсент Слейтер в очередной раз задумался о том, не скрывается ли за терпимостью, которую Питер Кэррингтон проявлял к своей мачехе, нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
3
Звонок Винсента Слейтера застал меня в библиотеке. Было позднее утро среды, и я почти уже смирилась с мыслью, что проводить нашу благотворительную вечеринку придется в отеле «Гленпойнт» в Тинеке, небольшом городке неподалеку от Энглвуда. Мне случалось несколько раз бывать там на различных мероприятиях, и я не могла сказать о них ничего плохого, но отказ Питера Кэррингтона все равно задел меня за живое. Нечего и говорить, что звонку Слейтера я страшно обрадовалась и решила поделиться своей радостью с Мэгги, бабушкой по материнской линии. Она вырастила меня и до сих пор живет в скромном домике в Энглвуде, где прошло мое детство.
Все нормальные люди живут в Нью-Джерси, а на работу ездят в Нью-Йорк. У меня же все наоборот. Я живу на 79-й Западной улице на Манхэттене, в небольшой квартирке на втором этаже бывшего таунхауса, который после ремонта переделали в многоквартирный дом. Квартира совсем крохотная, зато с настоящим камином, высокими потолками, отдельной кухней и спальней, в которой помещается кровать и туалетный столик. Обстановку для нее я собирала по гаражным распродажам в фешенебельных районах Энглвуда, и она мне нравится. Свою работу в Энглвудской библиотеке я тоже очень люблю, к тому же она позволяет мне часто видеться с бабушкой, Маргарет О'Нил. Мы с папой всегда звали ее Мэгги.
Ее дочь, моя мама, умерла, когда мне было всего две недели от роду. Это случилось под вечер. Она кормила меня грудью, полулежа в постели, когда тромб закупорил какой-то сосуд в сердце. Вскоре после этого отец зачем-то позвонил ей с работы и, когда никто не снял трубку, заподозрил неладное. Он примчался домой и обнаружил ее бездыханное тело. Я безмятежно спала у нее на руках, довольно причмокивая во сне.
Отец мой был инженером; проработав год в мостостроительной компании, он уволился и стал зарабатывать на жизнь своим давним хобби — ландшафтным дизайном. У него был острый ум, который помог ему поставить инженерную науку на службу красоте, и в садах окрестных поместий появились каменистые горки, водопады и извилистые дорожки. Именно по этой причине его наняла садовником мачеха Питера Кэррингтона, Элейн, которую не удовлетворяла непробиваемая консервативность вкусов его предшественника.
Папа был старше мамы на восемь лет; когда она умерла, ему было тридцать два. К тому времени он успел заработать на своем поприще солидную репутацию, и все было бы неплохо, если бы после смерти мамы папа не начал пить. По этой причине я все больше и больше времени проводила у бабушки. Помню, как она умоляла его:
— Ради всего святого, Джонатан, тебе нужно обратиться за помощью. Что сказала бы Энни, если бы увидела, во что ты превратился? Хоть бы о Кэтрин подумал! Разве она не заслуживает лучшего?
Потом Элейн Кэррингтон все-таки уволила его, и он не пришел за мной к бабушке. Его машину обнаружили на берегу реки Гудзон милях в двадцати к северу от Энглвуда. Бумажник, ключи от дома и чековая книжка лежали на переднем сиденье. Ни записки. Ни последнего «прости», ни намека на то, что он понимал, как сильно нужен мне. Я постоянно спрашиваю себя: может, он считал, что это я виновата в смерти матери? Что это я каким-то образом высосала из нее жизнь? Да нет, не может быть. Я очень-очень любила его, и он, казалось, отвечал мне такой же любовью. Дети это чувствуют. Тело отца так и не нашли.
Я до сих пор помню, как мы с ним возвращались домой от Мэгги и вместе принимались за стряпню. Отец неизменно пускался в воспоминания о маме.
— Ты же знаешь, Кэтрин, из Мэгги повариха аховая, — говорил он, — так что твоей матери поневоле пришлось обложиться кулинарными книгами и научиться готовить. Мы с ней вдвоем опробовали новые рецепты, а теперь вот с тобой.
И он принимался рассказывать мне о матери.
— Помни, мама все на свете отдала бы, чтобы увидеть, как ты растешь. Она поставила твою колыбельку рядом с нашей кроватью еще за месяц до того, как ты появилась на свет. Ты столького лишилась из-за того, что ее нет рядом с тобой, что не успела узнать ее.
До сих пор не могу ему простить, что он не вспомнил об этом, когда решил свести счеты с жизнью.
Все эти мысли крутились у меня в голове, пока я ехала от библиотеки до дома Мэгги, чтобы сообщить ей новости. На крохотной лужайке у нее перед домом растет чудесный клен. Он придает участку совершенно особый дух. У меня защемило сердце, когда я увидела, что с него облетают последние листья. Лишенный их сени, дом вдруг показался мне каким-то беззащитным и обветшалым. Бабушка живет в скромном одноэтажном домике с недостроенной мансардой, где она складирует разнообразный скарб, накопившийся за восемьдесят три года. Коробки с фотографиями, разложить которые по альбомам у нее так и не дошли руки. Кипы старых писем и рождественских открыток, которым едва ли суждено быть пересмотренными. Мебель, которую она заменила содержимым дома моих родителей, но не смогла заставить себя выкинуть, одежду, которую перестала носить лет двадцать или тридцать тому назад.
