Даже сами методы ведения войны в ту эпоху способствовали еще большему раздроблению и распаду государственной власти. Редкостью были великие битвы, когда в чистом поле сходились две сильные армии; «повседневную» войну вели мелкие отряды под командованием капитанов или, точнее, главарей банд. Граница между войной и разбоем была на деле весьма размытой: и в том и в другом случае главной задачей становилось обладание замками и крепостями, число которых с середины XIV в. начинает увеличиваться. Лучшую картину Франции того времени, несомненно, дал бы «атлас замков», каждый из которых представлял собой одновременно операционную базу и орудие господства над соседними областями. В то время как королевской власти не удалось установить выгодную для нее систему постоянных налогов, капитаны прибегали к реквизициям, требовали дань деньгами и натурой, заставляли оплачивать оказываемое ими покровительство. Незаконные поборы, совершаемые войсками, не являлись исключительными эпизодами, напротив, они были неотъемлемой частью самой войны; они, как уже было сказано, не только могли бы символизировать «общественное положение… основной признак эпохи», но способствовали раздроблению страны.
Мишле, рисуя портрет Франции сразу после битвы при Пуатье, пишет: «Обессилевшее, можно сказать, умирающее и не осознающее себя королевство лежало, уподобившись трупу. Пораженное гангреной тело кишело червями: под червями я подразумеваю разбойников – англичан, наваррцев. Вся эта мерзость разъединяла, отделяла один от другого члены этого жалкого тела. Его называли королевством, но на самом деле никаких генеральных штатов не существовало, вообще ничего генерального, общего, не было: ни сообщения, ни дорог, по которым можно было бы куда-нибудь добраться. Дороги превратились в скопища разбойничьих притонов, деревни – в поля битвы. Война шла повсеместно, и невозможно было понять, где враг, а где друг». Эта мрачная картина вполне годится и для изображения тех семидесяти лет, что отделяют восшествие на престол Карла VI от возвращения Парижа его преемником, лет, когда ссора между арманьяками и бургиньонами стала новым фактором разделения. «Нет больше ничего общего» – и кусочки растерзанной Франции начинают жить собственной жизнью, лишь редко и случайно вступая в какие-либо отношения с другими областями.
Тем не менее Франция в XV в. была очень большой страной, более обширной, богатой и населенной, чем любое другое государство христианского мира. Ее площадь была равна примерно пяти шестым площади современной Франции, численность ее населения составляла приблизительно пятнадцать миллионов душ, – согласитесь, плотность весьма и весьма значительная: большая была лишь в некоторых областях Северной Италии и Фландрии, а в Англии, Германии или Испании – намного меньше.
Из этого общего числа жителей лишь небольшую часть составляло городское население. Париж, насчитывавший тогда, если верить некоторым источникам, двести тысяч жителей, был исключительным и не знавшим себе равных городом христианского мира тех времен. В наиболее крупных городских центрах Фландрии, живших за счет работы ткацких станков, было не больше пятнадцати или двадцати тысяч жителей. Что касается столиц различных областей, они, как правило, далеко не дотягивали и до таких чисел: в Пуатье, в Ангулеме, в Лиможе конца XIV в. не набиралось в каждом и десяти тысяч душ населения. Но отсутствие многоэтажных домов и наличие внутри городских укреплений обширных «неурбанизированных» пространств, занятых полями или лугами, иногда приводило к тому, что город занимал площадь, несопоставимую с малой численностью его населения.
Зато в деревнях, особенно на богатых земледельческих равнинах, плотность населения, видимо, немного отличалась от современной, сегодняшней, сложившейся после исхода из сел, вызванного развитием крупных рабочих городов. Бич «Черной чумы», в 1346-1348 гг. обрушившийся на Европу, более или менее пощадил сельское население, меньше подверженное заражению, чем население городов. Правда, сельские жители больше пострадали от разрушений, причиненных войной, которая стерла с лица земли многие деревни.
Для того чтобы оценить «реальные» – в человеческом масштабе – размеры тогдашней Франции, надо определять их не расстояниями, а тем временем, которое требовалось на то, чтобы эти расстояния преодолеть. Сеть коммуникаций, обеспечивавшая связь между различными частями королевства, позволяла лишь очень медленное движение. Дело не в том, что дорог было мало: в конце XIII века Бомануар[7] говорит о существовании, помимо «тропинок» (sentier) в три фута шириной и «дорожек» (voieres) шириной в восемь футов, еще трех категорий: «путей» (voies) в пятнадцать футов шириной, соединяющих между собой второстепенные населенные пункты, «дорог (chemins) шириной в тридцать два фута, проложенных между главными городами, и, наконец, „королевских трактов“ (chemins royales) в пятьдесят четыре фута шириной, по которым можно было передвигаться на дальние расстояния и которые часто повторяли очертания древних римских дорог. Но классификация Бомануара представляется более или менее теоретической. Отсутствие постоянной системы содержания дорог превращала в те времена сеть путей сообщения в бессвязные обрывки такой сети. Города заботились лишь о том, чтобы чинить или улучшать те дороги, которые вели непосредственно к ним; сеньоров дороги интересовали только с точки зрения возможности получать пошлину за проезд по ним.
Когда состояние дорог позволяло, товары перевозили на телегах; но нередко, особенно в горных местностях, пройти по тропе могли только вьючные животные. Кроме того, существовали и другие препятствия, замедлявшие передвижение. Можно назвать целый ряд. Мосты на больших реках были редкостью, из-за этого путешественникам приходилось пускаться в долгий обходной путь. Война требовала средств, поэтому больше стало мест, где собирали дорожную пошлину, и все тому же путешественнику всякий раз приходилось задерживаться на неопределенное время. Наконец, повсюду было небезопасно, и иногда это обстоятельство нарушало все торговые отношения.
Было бы очень интересно найти возможность для уточнения средней скорости передвижений по дорогам Франции, это позволило бы представить себе истинные размеры Франции в XV в. Но те немногочисленные данные, какими мы располагаем, имеют отношение чаще всего к перемещениям или связям, носившим исключительный характер, и не могут послужить основой для общей оценки. Правители передавали письма или приказы с гонцами, которые, оседлав добрых коней, развивали удивительную скорость и могли за день проехать до восьмидесяти километров (используем здесь нынешнюю систему мер). Посланные из Авиньона папские гонцы добирались до Лиона за два дня, до Орлеана – за четыре, до Брюгге – за восемь. Но в среднем всадники, как правило, преодолевали за день меньше пятидесяти километров. Путь от Вокулера до Шинона занял у Жанны д'Арк и ее спутников – скакавших главным образом по ночам, но стремившихся добраться поскорее – одиннадцать дней.
