Но это будет потом. А сейчас еще — настоящее.
(2) Как они сообщили отцу Эдвина— Мы поженимся, — сказал Эдвин лорду Коуорту, своему отцу. Его мать давным-давно пьянством свела себя в могилу. Эдвин был младшим сыном, и никто на него внимания не обращал. И разрешили ему жить в Райс-Корте, обветшалом помещичьем доме елизаветинской эпохи, — главным образом чтобы мешать сырости и моли проникать туда.
Лорд Коуорт оглядел Анджелику с головы до ног. Они были в Большой библиотеке замка Коуорт, где под стеклом хранился экземпляр Библии, вышедший из рук Секстона, английского первопечатника. По просьбе Эдвина Анджелика надела белый свитер и черную шерстяную юбку. Волосы у нее были выкрашены в каштановый цвет, и кольца из носа она вынула. Шрамы подживали, дырочки затягивались. Выглядела она в меру благопристойной, легко краснеющей, а говорила она с небрежной бессвязностью своего поколения. На лорде Коуорте был истертый временем халат, который распахивался, открывая худые ляжки и крохотный член.
— Деньги у нее есть? — спросил папаша. Он всегда держал наготове мясницкий резак, был низок ростом, багроволиц и свиреп. Кое-где тощ, кое-где жирен.
— Сотни тысяч, — с гордостью ответил Эдвин.
Лорд Коуорт крякнул.
— Я всегда считал, что ты нацелился на эту сучку Антею, — сказал он. — Жердь жердью, но для тебя в самый раз, для жирного поросенка. Не терплю жирных мальчишек, — сказал он, и Анджелике почудилось, что Эдвин скривил губы. Обычно лицо Эдвина оставалось неподвижным, храня дружеское выражение, он ведь сжился с отцовскими насмешками и оскорблениями. — Мои дети в большинстве были худыми. Не исключено, что ты вообще мне не сын. Если вспомнить, на какой шлюхе я был женат (глаза лорда Коуорта сузились), это меня не удивило бы. — Он впился пальцами в горло Анджелики и повернул ее к себе.
— Какую игру ты затеяла? — спросил он. — Чего тебе нужно? Титул, дом или образование для твоих детей?
Анджелика уцепилась за руку Эдвина, но ее жених, казалось, был не способен выручить ее. Он вдруг обессилел. Именно до такого состояния матерые олени-самцы неизменно доводят тех своих отпрысков, которые легкомысленно оказываются в пределах досягаемости.
Лорд Коуорт взвесил резак на ладони и выпустил Анджелику — она ему мешала. Резак был из старого ржавого железа с ручкой из старого крепкого дерева.
— По-моему, ты ему понравилась, — тихонько сказал Эдвин.
— О чем вы шепчетесь? Что затеваете? — У старика отсутствовал один из передних зубов. Он стукнул себя ручкой по губам. Скоро должен был выпасть еще зуб. И в любом случае во рту у него, когда он его откроет в следующий раз, будет полно крови. Полезный фокус. Когда лорд Коуорт отправлялся в Палату лордов по случаю коронации или приема туда какого-нибудь его родственника, он надевал полное облачение, но все остальное время расхаживал в халате и любил, чтобы рот у него был в крови. Он редко покидал свои покои, чтобы управлять фамильным состоянием Райсов.
— Я люблю вашего сына, — сказала Анджелика. — Вот это я и шептала. Пустенькие нежности, понимаете?
Это заткнуло ему рот.
Во всяком случае, старик не запретил им пожениться. Эдвин не смог бы пойти против отца, да Анджелика этого от него и не ждала. Но теперь у нее появился шанс спасти его, укрепить его уверенность в своих силах, помочь ему узнать и принять себя. Ее переполняли самые добрые намерения.
— Твои братья приедут на свадьбу? — стоически спросила Анджелика.
— Сомневаюсь, — стоически ответил Эдвин. Они поженятся без лишнего шума. Она хотела сделать его счастливым. Она же понятия не имела, каким дерганым может сделать мужчину жизнь в семье, нашпиговав его вечным ожиданием неминуемых провалов, того, что его поставят на место и забракуют. Его старшие братья-близнецы (старше его на двадцать лет) жили теперь под тропическим солнцем Южных морей с красивыми темнокожими женами. Один близнец держал ресторан, другой — пристань для яхт. Фамильное состояние Райсов обеспечило оба предприятия компетентными управляющими: рыба приплывала косяками, яхты подходили к причалам. Титулы завораживали всех и вся. Небрежные интонации английской аристократии сохраняют свое обаяние в путешествии, но у себя дома теперь режут слух.
Ансамбль «Свихнутая целка», естественно, не желал иметь ничего общего с Эдвином, его твидовым пиджаком и его завязанным узлом шарфом, а потому Анджелика не пожелала иметь ничего общего с ними.
— Я бросаю музыку, — сказала она. — Не все то золото… Настоящего таланта у меня нет.
Теперь, когда она увидела свою мать в мини-юбке, у нее пропал всякий интерес к эксцессам. Теперь, когда она заглянула в бездну горестей Эдвина, ликующее беснование стадионов под рок-музыку вызывало у нее брезгливость. К тому же ее отец скончался, так кого же было шокировать? Ее мать стала шоконепробиваемой; друзья семьи научились ее ценить, поскольку рядом с ней их дети представали в более выгодном свете. Настало время махнуть рукой и повзрослеть.
Руки у Анджелики были до того худые, что Эдвин легко обхватывал их двумя пальцами там, где, займись она бодибилдингом, наросли бы бицепсы. Ему это нравилось. Кому в эти дни выпадает невеста-девственница? Он чувствовал, что брак с ней понудит злаковые произрастать обильно, а сухую гниль исчезнуть; прорвав плеву, обагрив брачные простыни, он подарит нормальность и благоденствие краю, которым правит безумный старик, его отец.
Кто-то же должен отвечать. Его братья-близнецы сбежали, бросили его, обрекая как раз на это. Его жизнь мнилась ему жертвой, преданной на заклание: жуткие девушки льнули к нему, несмотря на его внешность, несмотря на броню жирка, который защищал его в ранней юности, так что его пенис выглядел крохотным, а страдания — смешными; они льнули к нему и загоняли в постель ради его титула, принадлежности к земельной аристократии, патрицианского произношения, и пусть при обычных обстоятельствах богатства он не унаследует никогда — ничего, кроме пугающей ответственности и неизбежной отверженности. Зато безумие отца унаследовать он может сполна, хотя и не отцовскую власть. Мало-помалу лорд Коуорт передавал эту власть Роберту Джеллико, управлявшему его имением, а Роберт Джеллико не только был безошибочно компетентен, но сверх того — сильным, разумным человеком, который не поддавался эмоциям и не признавал финансовых обязательств, накладываемых родством. Эдвин жаловался, что Роберт Джеллико смотрит на него как-то странно.
— Он голубой, — без обиняков сказала Анджелика. — Вот почему он смотрит на тебя, как смотрит. Меня он возненавидит. Он ведь их тех, кто встает в семь и не понимает, как ты можешь оставаться в постели до полудня.
Эдвин любил Анджелику за то, что она умела разлагать сложные ужасы на такие простые и изящные компоненты, а к тому же ей как будто никто не угрожал, кроме ее матери, единственной, кому удавалось доводить ее до слез. Но это были слезы ребенка, не сомневающегося в любви к нему и предстоящих радостях примирения и прощения.
