По мнению германского специалиста Мюллера, неожиданно слабое сопротивление французской армии можно объяснить внутренней дестабилизацией страны и последствиями острой внутриполитической конфронтации в период правительства Народного фронта в середине 1930-х гт.[3] Антиправительственная кампания французских коммунистов, направлявшаяся из Москвы, несомненно, также влияла на моральное состояние войск и усилила антикоммунистические настроения как в армии, так и в правительстве и в среде буржуазии. Известный французский историк А. Мишель хорошо описал ситуацию в стране в первые дни после перемирия (по сути — капитуляции): «Прекращение боев, сохранение половины территории Франции и всей колониальной империи были с облегчением и единодушием восприняты общественными кругами, убежденными, что перемирие даст возможность избежать худшего зла и что в крушении, отчет о котором они себе отдавали, окончательно пошли ко дну Третья республика и ее лидеры, политические партии и деятели».
Сложным является один вопрос: являлось ли правительство Виши в полном смысле коллаборационистским (т.е. вышедшем из той самой «пятой колонны», которая рассматривала иностранную оккупацию как шанс реализовать собственные политические интересы) или же было легитимно? Официальная французская историография считает, что Третья республика закончилась с подписанием Компьенского перемирия. Однако если смотреть на факты беспристрастно, то можно увидеть, что прерывания государственной традиции не было: Петэн изначально не был ставленником нацистов, он на вполне законных основаниях занял пост главы государства еще до окончания боевых действий.
Другое дело, что впоследствии вишисты плотно сотрудничали с нацистами и потеряли к концу 1942 г. (в связи с введением германских войск в южную «неоккупированную» зону) даже те крохи самостоятельности, что у них были в первые два года оккупации. После 1942 г. Петэн, который пс желал полной передачи Франции в руки Германии, отошел на задний план и вперед вышли французские нацисты, которые были согласны почти со всеми позициями, что озвучивали немцы.
24 октября в Монгуар-сюр-ле-Луар Петэн встретился с Адольфом Гитлером. Считается, что именно после этой встречи, в радиообращении от 30 октября, Петэн впервые призвал французов «сотрудничать» («collaborer») с немецкими властями, дав, таким образом, рождение термину «коллаборация». Чуть позже, 4 ноября, в газете «L’Oeuvre», будущий создатель «Народного национального объединения» (партия создана в феврале 1941 г.) Марсель Деа впервые использовал термин «коллаборационист». Спустя три недели после встречи в Монтуаре Германия выпустила 50 000 французских военнопленных.
Что касается международной оценки правительства Виши, то некоторые крупные страны изначально признали подобный поворот во французской политике. Так, например, СССР и СШЛ установили дипломатические отношения с вишистской Францией; лишь после начала «Барбароссы» послы были отозваны, и отныне поддерживалось находившееся в Лондоне правительство де Голля. Стоит отмстить, что разрыв дипломатических отношений не обозначал объявления войны: вишистская Франция де-юре так и не объявила войну СССР.
Какими же были политические отношения режима Виши с СССР в краткий годичный период до нападения Германии на СССР? «Многоплановыми» — и это будет очень верное слово, которое в полной мере описывает политику Франции по отношению не только к СССР в тот период. Франция, пусть даже и под оккупацией, иногда пыталась вести самостоятельную игру. Однако в открытую сделать это было почти нереально, поэтому французское правительство пыталось подстроиться к ситуации, извлекая хоть какие-то политические дивиденды для себя.
По меткому выражению французского специалиста Суту, правительство «плыло по бурным волнам не контролируемых им мировых событий». «Генеральной линией» на протяжении почти всего периода существования власти Петэна, несмотря на множество концепций, было одно — сохранить при любом развитии событий единство метрополии и Африки. И ради этого Петэн шел на то, чего от него хотели германские нацисты, т.с. проводилась политика «очищения» Франции (те же евреи отправлялись в концлагеря) и т.д.
Первый период отношений между Виши и СССР продлился с лета по осень 1940 г. В это время определенные круги Франции, и сюда, прежде всего, относятся ведущие дипломаты Виши (министр иностранных дел Бодуэн, генеральный секретарь Шарль-Ру, посол в Москве Эрик Лабонн), считали возможным заключение мира в Европе, включая СССР и Великобританию. Была сформулирована концепция «европейского равновесия», которой придерживался Лабонн, согласно которой СССР рано или поздно окажется под угрозой со стороны Германии и, желая сохранить себя, начнет поддерживать Францию. Она же, в свою очередь, используя свои связи с Германией, сможет стать тем самым «западным противовесом», который и поможет восстановить мир в Европе; добиться этого можно было бы путем англо-советского сближения. Таким образом, была бы достигнута ситуация равных возможностей: Германия не может сокрушить Великобританию, но и не теряет своей мощи, а Франция же, в ходе мирных переговоров, начинает отстаивать свои интересы.
Исходя из подобных представлений, эти круги призывали к наведению определенного порядка в дипломатических отношениях с Москвой: так, например, в Виши настаивали (!), чтобы Москва направила к ним своего посла, а не поверенного в делах. Москва согласия именно на отправку посла не дала, однако 10 октября с се стороны был сделан некий намек: СССР предложил назначить поверенным в делах руководителя Западного отдела Наркоминдсла А.Е. Богомолова. Богомолов на тот момент представлял собой фигуру достаточно крупную. Таким образом, Советский Союз прозрачно намекал Виши, что позже «поверенный» может стать «послом».
Официальные структуры правительства Петэна тем не менее считали иначе: так, сам маршал проявлял сдержанность, вновь пытаясь найти некую «золотую середину» для французской политической схемы. Когда Богомолов прибыл для вручения верительных грамот в октябре 1940 г. и попытался добиться от маршала фразы о желании «улучшения» советско-французских отношений, Петэн ответил ему пространной фразой, что он желает их «поддержания».
Вся политическая конфигурация отношений в Европе на тот момент зависела ровно от одного фактора: останутся ли Рейх и СССР в «добрых» отношениях или же нет. В Виши, несмотря на вышеописанную концепцию, вполне осознавали, что эти отношения очень хрупкие. Лабонна в Москве не обманывали и те переговоры, которые СССР вел с Рейхом. Это было лишь попыткой выиграть время и отдалить неизбежное столкновение, которое, по его мнению, должно было произойти уже летом 1941 г. Концом первого периода можно считать встречу в Монтуаре.
После неопределенного промежутка наступил второй период (март — апрель 1941 г.). В середине марта 1941 г. Богомолов был назначен послом. Уже 10 апреля в беседе с заместителем директора европейского отдела министерства иностранных дел Бресси он произнес: «Сейчас у Вас нет друзей. Вы изолированы и одиноки. Дружба с такой великой страной, как Советская Россия, — это стоящая вещь. Надеюсь, что французское правительство, как и мы, понимает это и желает укреплять отношения, которые мы должны поддерживать». После этого Богомолов упомянул о возможности возобновления торговли между двумя державами.
