Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
– Я так и знал.
Они обнялись и долго стояли в коридоре. В этот вечер они почти не разговаривали – а что скажешь? Ничего не скажешь, и так все понятно. Они оба знали цену слову, знали его материальную силу, и пока не было произнесено вслух то, что пряталось в самой глубине души и оживало при первом же взгляде и прикосновении, еще можно было делать вид: ничего особенного, а что такого? Мы просто знакомы… так странно… Самым дорогим, самым важным было это первое объятие в коридоре после долгой разлуки – чистое счастье, которое тут же начинало идти на убыль вместе с тиканьем часов: Леонид больше ни разу не оставался у Лёли на ночь. В этот день, сидя на постели и застегивая пуговицы на рубашке, Лёня печально сказал:
– Может быть… все-таки… мне развестись?..
Хотя совершенно не представлял, как он войдет и скажет: Соня, я развожусь с тобой! Даже страшно было подумать, что будет с ней, с детьми! Лёля обняла его:
– Ты же не сможешь… Ты будешь мучиться… И я…
Потом снова заплакала, уткнувшись ему в шею:
– Прости меня, прости… Я не хотела, правда… Я не знала, что так получится… Прости меня!
– Не стóю я тебя. Ни одной твоей слезинки не стою…
– Ну что ты говоришь!
– Я знаю, что говорю. – Он вспомнил жену и совсем расстроился.
– Ты не думай, я не плачу все время, правда. Это просто сегодня день такой. Лёнечка, я же все понимаю, я заранее все знала, только ты – я тебя умоляю! – не затевай ничего, не надо, я прошу тебя! Пусть все как есть, так и будет. Ничего, как-нибудь.
И он повторил со вздохом:
– Как-нибудь…
– Правда! Давай мы не будем… как это ты говоришь? Митуситься! А вот как сказать правильно: я что делаю? Митусюсь? Или митущусь, а?
– Митусюсь? Да что ты мне голову морочишь! Ах ты, митусюсь ты эдакая…
И они засмеялись оба.
Посреди ночи Лёля проснулась. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а она, широко раскрыв глаза, всматривалась в полутьму: ее разбудила картинка, яркая и живая, которая светилась перед глазами, не давая покоя – сад, вечер, август… Август! Скороговоркой пронеслось цветаевское: «Полновесным, благосклонным яблоком своим имперским, как дитя, играешь, август, как ладонью, гладишь сердце именем своим имперским… Август! – Сердце!» Только что прошел дождь, капли тяжело падают на землю с ветвей… По узкой дорожке идет к дому высокая темноволосая девушка в длинной юбке, с шалью на плечах, в руках у нее гитара… С невысокого балкончика смотрит молодой человек с сигаретой – огонек вспыхивает в полумраке… Пахнет дождем и – горьковато – астрами и рыжими бархатцами…
Лёля встала и, как была – в ночной сорочке, босиком – села к столу, включила лампу, достала тетрадь, карандаш… Слова ложились на бумагу сами, легко стекая с карандаша, и Лёля еще успевала удивляться тому, что с ней происходит: вот оно как! Так вот оно что! Все ее прежние сочинения представлялись ей теперь именно «сочинениями» – школьными, вымученными: выдумывала, старалась, строила сюжет! Ничего этого, как оказалось, и не надо – просто сесть к столу и записывать все, что льется сквозь тебя мощным потоком! Герои были живые, она чувствовала их изнутри, они жили сами, сами говорили, а ей оставалось только быть незримым свидетелем, летописцем их жизни.
Она узнала и сад, и девушку – давно мучилась этой историей, а теперь вот – увидела! Лёля увидела комнату, освещенную ярким желтым светом, застолье, во главе стола немолодая женщина с породистым бледным лицом – высокий пучок, длинные серьги… Именинница! Гости… Гости потом. Девушка, что шла по саду, вот же она! Темные волосы забраны в хвост, грустные глаза… Удивительные глаза – цвета спелой черники! Саша! Пусть ее зовут Саша! Так, все потом – подробности, правка, переделка… Сейчас главное – успеть записать. И где же… А, вот он! Андрей… Племянник хозяйки…
Андрей все время посматривал на Александру – никак не мог понять, какого цвета ее глаза. Почему-то это было важно. Все уже не один раз выпили, закусили – особенно удались пироги, а холодец-то, холодец! А я так селедочку очень даже уважаю… Андрюша, передай-ка салатик…
– Саша, – сказала тетя Аня, – спой что-нибудь!
– Спой, доча! Душа просит! – закричал сидящий напротив Андрея седой краснолицый Михалыч, давний теткин приятель – его жена, похожая на пеструю курочку, дергала мужа за рукав:
– Ну Коль! Не шуми!
– А я что? А я ничего…
Александра взяла гитару, настроила, задумалась, потом, быстро взглянув на Андрея, запела неожиданно низким, каким-то цыганским голосом:
Не говорите мне о нем:Еще былое не забыто;Он виноват один во всем,Что сердце бедное разбито…У Андрея мурашки побежали по коже, а Михалыч смотрел на Сашу, разинув рот, в каком-то оцепенении восторга:
Ах! Не говорите мне о нем,Не говорите мне о нем!Саша пела спокойно, негромко, без надрыва, тонкие пальцы ловко перебирали струны, шаль соскользнула с одного плеча:
Он виноват, что я грустна,Что верить людям перестала,Что сердцем я совсем одна,Что молодой я жить устала.Ах, не говорите мне о нем,Не говори…– Тамара! Вылитая Тамара! – закричал вдруг Михалыч, еще больше покраснев: слезы стояли у него в глазах. Жена, тоже вся розовая от неловкости, хватала его за руки, он не давался – упала на пол тарелка, разлилась рюмка…
– Тамара! Зачем, зачем ты ушла! Ааааа…
Саша быстро выскользнула на балкон, Андрей потоптался и вышел тоже, захватив ее шаль – вечер был прохладный. Он прикрыл дверь, сразу стало тихо. Саша стояла, облокотившись о перила – плакала, догадался он. У Андрея было странное чувство, что, войдя в балконную дверь, он вошел в Сашину жизнь – зачем, зачем мне это, именно сейчас?! – подумал он, накрывая ее плечи шалью.
– Спасибо.
Потом, вздохнув:
– Тамара – это мама моя. Она умерла недавно, еще года нет. А дядя Коля ее любил очень, всю жизнь.
– Я понял.
Они помолчали.
Сад дышал влагой, свежестью, пахло яблоками и осенними рыжими цветами, названия которым он не знал никогда – горьковато, тревожно, обещающе. Срывались с веток капли, стучали по листьям, по низкой кровле. «Как же это? – пытался вспомнить Андрей. – Как там у Пастернака? Капнет и вслушается… Один ли на свете… Нет, не так! Мнет ветку в окне, как кружевце…»
Как же там у Пастернака? – думала Лёля. – Ладно, спрошу потом у Лёни…
– Ужасный! Капнет и вслушается, – медленно произнесла Саша. – Всё он ли один на свете мнет ветку в окне, как кружевце, или есть свидетель…
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
